ИНТЕРВЬЮ С АЛЕКСАНДРОМ ЛИПАТОВЫМ

дата проведения интервью: 5 ноября 2012 года.

место проведения интервью: квартира А. Т. Липатова, Йошкар-Ола.

сведения о собеседнике: Александр Тихонович Липатов (родился 3 мая 1926 г. в г. Ульяновске) – доктор филологических наук (1991), профессор (1996). Окончил филологический факультет Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова – Ленина (1962) по специальности «Русский язык и литература» с присвоением квалификации «Филолог. Учитель русского языка и литературы средней школы». В 1969-1972 гг. обучался заочно в аспирантуре КГУ им. В.И. Ульянова-Ленина. Научный руководитель – кандидат филологических наук, доцент Т.Н. Кондратьева. Кандидатская диссертация «Проблемы омонимии в семантике бесприставочных глаголов современного русского языка» (1971).

Докторская диссертация «Семантические проявления русской омонимии на разных языковых уровнях» (1990). Орден Красной звезды и 12 боевых и трудовых медалей; почетные звания «Заслуженный деятель науки Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика» (1986), «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации» (2006). С 1986-2008 работал в Марийском государственном педагогическом институте им. Н.К. Крупской (ныне Марийский государственный университет, г. Йошкар-Ола): старший преподаватель (1973), доцент (1978), профессор (1991).

интервьюер: Шалаева Анастасия.

расшифровка и редакция интервью:Шалаева Анастасия.

- Позвольте начать с вводного вопроса. Многие студенты ориентируются сейчас на образовательную моду – поступают на модные, популярные специальности. Была ли такая мода, когда Вы поступали в Казанский университет?

- Нет, пожалуй, эта мода появилась только в девяностые годы, когда была разрушена система образования. И в настоящее время, если мы хотим вырастить из студента настоящего представителя отечественной науки – а отечественная наука включается и вписывается органично в мировую науку, это делает честь нашей науке – надо приучать студентов, чтобы выбирали такую специальность, которая им дорога и исходит от сердца. Иначе может статься так: он потеряет пять лет, разуверится в этом деле, а уже время ушло -  он остается «без руля и ветрил». Это очень опасно, поэтому ни в коем случае не надо обходить стороной этот, с острыми углами, момент, и просто предлагать, не поучать, не заставлять насильно, но убедить выбирать только тот предмет, ту область познания, которая вас взяла «за все жабры». Тогда вы будете по-настоящему работать, из вас уже будет специалист, по-настоящему дорожащий этим делом. Если вот хорошая вещь лежит, он ее создал, все мимо нее ходят, и вдруг кто-то взял, хочет ее себе забрать. Но мастер, создатель ее кричит: не смейте брать! Он ведь в нее все силы, терпение, все знания свои вложил… и вдруг он теряет ее. Вот такое сравнение, кажется, здесь очень точно. Если мы хотим воспитать настоящего мастера – это главная наша задача: надо убедить любого начинающего исследователя, что он не должен бросаться в несколько вузов, и где пройдет – там и начинать учиться. Так он сразу себя обречет на ограничение.

- А как именно Вас «взяло за жабры» так, что Вы стали филологом и обратились в науку?

- Всю жизнь по-настоящему я – заочник. На скамье не подсудимых, но на студенческой. А сталось так. В 1943 году я добровольно ушел в армию, а это пора, когда вовсю полыхала война. А перед 1943-м годом я учился в девятом классе. В условиях войны школы сделали госпиталями, мы ездили за сорок километров в дальний район. Так судьба сложилась, что очно мне пришлось только девятый класс закончить. Десятый класс, аспирантуру я закончил заочно, диссертацию тоже защитил заочно. Словом, я знаю цену тому, что такое заочное образование. Говорят: «А он закончил только заочный курс, мол, что это?». А по-настоящему я всегда говорю своим студентам-заочникам: я завидую Вам! Если вы что-то усвоили самостоятельно, не вышибить это из вашей головы. А очнику всегда на помощь идут, его учат, поддерживают. Поэтому у заочников и очников есть свои плюсы и минусы. Помню, чтобы получить экстерном аттестат зрелости, мне нужно было получить разрешение для сдачи экзаменов. Прихожу к одной даме, говорю: «Мне нужно разрешение на экзамен». А она говорит: «Нужно посмотреть, на что Вы хоть готовы?». Отвечаю: «Постараюсь, обязательно». Гуманитарные науки (литература, язык, философия) были для меня предметом постоянного внимания. Сочинение я один из всех, кто экзаменовался, написал на «отлично». Но нужно было предварительно получить добро на сдачу экзамена по химии. А дама – сразу: «Напишите формулу такого-то вещества», - я не знал, а она мне: «Как же Вы будете сдавать?». На экзаменах по химии в комиссии сидела как раз эта дама. Беру билет -  и в вопросах то же самое: нужно указать формулу того же самого вещества. Заявляю: «Разрешите без подготовки отвечать!». Мне говорят: «Успокойтесь, посидите, у Вас такие прекрасные знания по литературе, языку». Я – снова: «Буду отвечать».  Ответил, и мне подбрасывают еще вопрос: «Где есть у нас в стране самые большие запасы нефти?». А я все это в свое время солдатам рассказывал. В общем - поставили «отлично». Хотя дама удивлялась: «Как же так, он ничего не знает по химии!». Но в комиссии ей ответили: «Но ведь он экстерном сдает, и ответил успешно». Вот так начиналась моя дорога в науке. Понял, что я справлюсь и с наукой.

- Александр Тихонович, каков Ваш путь в науке? Вы воевали, работали журналистом, работали в партии, в университете со студентами и аспирантами, занимались академической работой. Как Вам удавалось переключаться?

- Когда поступал в Казанский университет, во время первого экзамена по истории мне говорят: «Мы предлагаем Вам переходить с лингвистики на историю». А я – в ответ: «Не могу согласиться по простой причине: историю я знаю неплохо, но меня «за жабры взяла» лингвистика, словесность. Не скрою, пойду в науку; это моя цель». Учился, сжимая время: вместо шести лет я учился четыре года, и когда мои сверстники защищали дипломы, я защитил кандидатскую диссертацию в Казани. После кандидатской я сразу же начал готовить докторскую.

- В Ваших работах сочетаются историческое, филологическое, философское исследования. Чем для Вас выступает наука, если говорить о методе исследования?

- В свое время, когда я был молодым, мне говорили: «Александр, это же дилетантство, Вы хватаетесь за несколько наук, за несколько областей познания». А я – в ответ: «Вы правы, но это не дилетантство, это забота о разносторонности», - и сейчас все достижения, все исследования только на стыке наук. В моем представлении наука - это большой лимб, а на нем – ниши, и в каждой – определенная область познания. Поэтому я должен быть историком, лингвистом-словесником, философом, а теперь еще синергетиком. Помню, мы отправились в Японию на международную конференцию, ее проводили не в Токио, а в древней ее столице – Киото. Мы должны были выступить семеро, я – четвертый, но четвертым выступает кто-то другой, думаю: забыли, видать, меня, ну ладно. И тут последним называют меня. Схожу с трибуны, и слышу за спиной: «Russian professor – big dilettante», - у меня все опустилось. В нашем понимании дилетант – это незнайка, по верхам плавающий, а потом я подумал об этимологии слова – это «вдвое больше знающий». Заглянул потом в словарь Михельсона, а там: «дилетант – исследователь, который обладает знаниями во многих областях науки». 

- Вы не сразу начали работать в университете. Стремились ли Вы к преподавательской деятельности?

- Это я сразу знал: работая на автозаводе, я получал хорошую зарплату, но понимал, наука, работа в университете взяла меня в полон, стала целью моей жизни.

- Вы знакомы с университетом как с корпорацией, исследовательской институцией с 1950-х годов. Как изменился с тех пор облик университета, его цели, его значение в обществе, какие особенности его развития и движения, значимые события, поворотные моменты Вы можете выделить?

- Семидесятые годы были годами расцвета советской науки; мы во многом даже опережали западные научные центры, много ездили за рубеж, и все это оплачивалось, мы очень хорошо были обеспечены, и зарплата у нас была хорошая: 320 рублей у доцента и 540 рублей у профессора. Секретарь обкома получал 400 рублей. А жили на 120 рублей в среднем. То есть мы были привилегированными, поэтому для науки было много времени. А сейчас у профессора 850 часов учебной нагрузки – это же издевательство! А когда же заниматься наукой? Почему сейчас наш университет неперспективным оказался? Потому что наукой некогда заниматься. Вот, например, 8,5 единиц дается на кафедру, а там их двадцать один преподаватель. Уволить нельзя, потому что если уволишь, это, значит, выбросишь на улицу, так как человек этот был только преподавателем, больше нигде не работал. В школе – не укрепиться, ведь дети сейчас отличны от тех детей, которые были раньше, в школе вузовскому преподавателю очень тяжело. Университетская стихия в 70-е годы была удивительно емкой и интересной; она сама заставляла творить, работать, открывать себя; всей радуге твоих мыслей дается дорога. В 90-е годы разрушили всё; университеты резко изменили свои профили, утратилось уважение к преподавателю, преподаватель высшей школы стал изгоем, это резко отозвалось на вузах всей страны; резко обострились отношения, наука пошла на убыль. Это как девятый вал захлестнул, и никак мы не выберемся их этого неблагополучия. Все университеты по-настоящему не могут почувствовать себя подготовленными к тому, чтобы преподаватели их занимались научной работой – им просто некогда. В настоящее время практически наука держится на энтузиастах.

- Вы очень много путешествовали, Вас приглашали на конференции и чтение лекций в Америку, Западную Европу, Японию. Скажите, пожалуйста, предполагали ли Вы возможность переехать преподавать за границу, какие положительные и отрицательные моменты Вы в этом видите?

- Когда мне было только за пятьдесят, мне предлагали даже кафедру за рубежом. Но мог ли я оставить родину? Мы с женой, Мариной Андреевной, были и в Соединенных Штатах Америки, и в Мексике. Уезжаем на два месяца: полтора месяца я еще чувствую, что интересно встречаться, много нового, а потом вдруг ностальгическое, ошеломляющее на тебя обрушивается, ты – русский, Россия – твоя, ты с ней не расстанешься. Россию я не отдам никому, это моя родина.

- Были ли Вы включены в систему грантов, в том числе работали ли Вы с заграничными научными фондами, которые в России появились раньше отечественных?

- Я категорически отвергаю это дело. Грант гранту рознь. В настоящее время гранты даются не за открытие научное, чтобы сердцевину дела захватило, а по знакомству, это меня поражает. Я никогда не буду участвовать в западных компаниях, которые уничтожают нашу науку. Жизненный опыт показывает, что не надо поддаваться искусу авантюризма.

- Вы во многом выступаете как гуманитарный исследователь, как историк, лингвист, философ, синергетик. Какова на Ваш взгляд роль гуманитарных факультетов и дисциплин в современном образовании?

- Мы переживаем страшную пору, когда гуманитарные науки оказались на далекой периферии. Исторически никогда гуманитарные науки не уничтожались, наоборот, гуманитарные науки – показатель красоты, этики и эстетики, достоинства научного мира. Вот смотрите, для «технарей» у нас выделили шесть мест, а для гуманитариев – одно. Издается вестник Марийский государственный университет и начинается с математических формул; ведь общественные, гуманитарные философские науки должны открывать, а они наоборот делают. Я уважаю математику, физику. Вот устану я работать в лингвистике – переключаюсь на космогонию, или высшую математику, 30-40 минут поработаю – и уже голова посвежела. Это вот парадокс, но помогает. Уважительно отношусь к точным наукам; но то, что делает руководство, разрушая все сложившиеся традиции, а традиции – это и наше будущее. Мой закон таков: «Ничего не принимай на веру, все новации подвергай трезвому сомнению, основанному на убедительных доводах».

- Вы как практик и теоретик риторики и словесности, много выступаете публично. Скажите, пожалуйста, в чем для Вас ценность публичных выступлений?

- Я считаю так: человек должен дать самооценку. Если твой опыт ты чувствуешь, издаются твои книги. Это значит просто обкрадывать себя, когда ты не поделишься интересными мыслями со студентами. А встречи со студентами для меня каждый день – праздник. Студенты, с которыми мы встречаемся, - это благодарная среда, хочется с ними встречаться, поэтому ответная реакция, когда видишь, как они записывают, это приятно; радуешься тому, что, несмотря на все беды, несчастья и страдания, которые переживает, наша страна, студенчество – это наше будущее.

- Александр Тихонович, Вы столько в своей жизни уже сделали и делаете сейчас, что это многообразие даже в голове не укладывается. У Вас, наверное, должен быть образец, к которому Вы стремились и толкали себя. Что было для Вас звездой, которая Вас освещала и стремила к себе?

- Мои учителя были старые дореволюционные учителя гимназии, которые знали классические языки; для них психология и педагогика уже были врожденные; они знали, как обращаться с этим. Представьте себе, один историк, другой лингвист, третий географ. А мировая карта до сих пор у меня вся перед глазами. Если меня спросят, какие основные притоки Дуная, я, не задумываясь, отвечу: «Сава, Драва, Тиса, Прут, все в Дунай они текут». Если продолжить стихами, есть Северное море и Балтийское море, между ними два пролива: «Каттегаты и Скагерраке лезут в Балтику как раки». Это как раз всё дали учителя.

- Большое спасибо Вам, Александр Тихонович, за открытость и ясность формулировок. Скажите, пожалуйста, может быть, у Вас осталось что-то сказать, что важно для настоящего разговора, но что я не спросила, а нужно было бы спросить или о чем не зашла речь?

- Мне думается, самое важное сейчас нашему брату, кто работает в области науки, познания – это уметь сочетать то, чтобы ни в коем случае не заниматься узким научным профилем, это обкрадывать себя, не с фонариком идти в науке, а держать перед собой прожектор, который освещает тебе путь, видишь дали и перспективы. Без перспективы не могу себя представить, а перспектива, - она богатейшая.