ИНТЕРВЬЮ С АНТОНОМ ВАДИМОВИЧЕМ СВЕШНИКОВЫМ

дата проведения интервью: 29 февраля 2013 года.
место проведения интервью: интервью по Skype.
сведения об информанте: Свешников Антон Вадимович, доктор исторических наук, доцент кафедры всеобщей истории Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского. В 1997 г. защитил кандидатскую диссертацию в Томском университете, а в 2011 г. — докторскую диссертацию. Тема докторской диссертации: «Петербургская школа медиевистов начала XX века. Попытка антропологического анализа научного сообщества».
Интервьюер: Олег Захаров. 

— Здравствуйте, Антон Вадимович!
— Здравствуйте!

— Сейчас многие студенты при выборе специальности ориентируются на моду. Существовала ли мода на высшее образование, когда поступали Вы?
— Ну, во-первых, ситуация была другая, и она сильно различалась в разных населенных пунктах. Поскольку я жил на рабочей окраине достаточно крупного провинциального города, промышленного центра, изначально предполагалось, что большая часть учащихся нашей школы не будет получать высшее образование. Совершенно нормальным воспринимался тот факт, что процентов восемьдесят выпускников после школы пойдут в ПТУ или техникум. Получается с каждого выпуска (человек из 30), в ВУЗы поступало 3-4 человека. Т.к. технических ВУЗов было больше, основная масса поступала, в основном, в технические высшие учебные заведения, т.е. Политех, СибАДИ и т.д. Что касается исторического факультета, то можно выделить несколько групп поступавших, руководствовавшихся различными причинами и преследовавших разные цели. Я поступал в 1989 году, в период, когда в различных передачах, газетах стали появляться сюжеты о белых пятнах истории. На тот момент на историческом факультете был достаточно большой конкурс. Студенты поступали на исторический факультет, не думая, где они потом будут работать, а потому что история — это интересно. Еще шли люди, которые 10 лет назад окончили школу, проработали на заводе и приехали в Омск поступать на истфак, потому что интересовались историей. С другой стороны, шла последняя волна бывшего комсомольского актива, истфак мог позволить сделать карьеру в административных и государственных структурах.

— Антон Вадимович, а почему Вы решили профессионально заниматься наукой? Одно дело интерес, а другое — профессия.
— Дело в том, что у меня устойчивый интерес был со школьных лет. И предложение остаться в аспирантуре было лестно. Я не очень представлял, что и как буду изучать, меня просто спросили: «Хочешь остаться? — Да, хочу!» Я прошел уже через армию, у меня сохранялся интерес к истории, и мне показалось очень удачным возможность одновременно работать и учиться.

— Антон Вадимович, Вы поступали в конце 80-х годов. Как изменился облик университета с тех времен до нашего времени?
— Естественно, университет изменился очень сильно, я могу говорить в первую очередь об Омском университете, в котором учился. В 1989 году, когда я вошел в корпус университета, он поразил меня, в первую очередь, активностью студентов. Было ощущение, что студенты занимаются общественной деятельностью. А когда начались занятия, оказалось, что преподаватели заинтересованы в своей профессиональной деятельности и считают преподавание и изучение истории общественно-важным. А сейчас, бросая взгляд назад, я понимаю, что все совершенно по-другому, потому что идет очень сильная трансформация, университет работает в рамках совершенно новой модели, при которой его крупнейшей фигурой оказывается менеджер. Достаточно активно в нашем университете возникают новые отделы, структуры, службы, новые должности в ректорате и т.д. и т.д. И при этом получается, что преподаватель оказывается фигурой наемного рабочего, пролетарием интеллектуального труда, по отношению к которому не очень-то важными оказываются критерии качества. В ходе этой трансформации стало важным, чтобы преподаватель писал какие-то отчеты, заполнял какие-то «дурацкие», никому не нужные формы, программы и т.д. При этом ему сокращают часы. Это привело к тому, что у преподавателей пропал этот заряд подвижничества и общественной значимости своей деятельности, а его самооценка значительно понизилась. По крайней мере, у нас на факультете, с одной стороны, постоянно ждут, что факультет скоро прекратит свое существование в качестве исторического факультета, и его поглотят более крупные подразделения с совершенно аморфным названием, скажем социально-гуманитарный факультет. А, с другой стороны, ведутся разговоры о том, что пора менять место работы или даже вообще уходить из преподавания, как из нашего университета, так и из других. От многих своих коллег я слышу, что жалеют, что не выбрали другую профессию в свое время.

— А задумывались ли Вы сами уйти из профессии, или уехать за границу в связи с тем, что Вы говорите?
— Задумываюсь-то я постоянно, но решения пока не принимал.

— Антон Вадимович, Вы довольно много грантов выигрываете. Поддержкой каких научных фондов Вы пользуетесь, что Вы можете о них сказать?
— Нет, я не могу сказать, что я выигрывал много грантов. В 1992-м я получил грант Института Открытого Общества, т.е. фонда Сороса, потом достаточно часто в качестве исполнителя участвовал в коллективных грантах РГНФ, различных Министерств науки (Министерство образования и науки Российской Федерации и Министерство образования Омской области. — О.З.), в последнее время в основном РГНФовские, где выступаю в качестве руководителя.

— Вы упомянули грант Сороса, а что это был за грант?
— Это была программа, которая очень быстро свернулась. По-моему, она существовала всего один или два года и была направлена на поддержку завершения работы над кандидатскими или докторскими диссертациями. Я и еще двое коллег из Омского университета приняли участие в этом конкурсе и победили.

— То есть это была просто стипендия, а не грант на какое-то исследование?
— Да, это был не грант, а стипендия. Естественно, по итогам года, мы должны были защитить свои кандидатские/докторские диссертации.

— А можете ли Вы выделить какие-то достоинства/недостатки грантовой системы, практики?
— Грантовой? Ну, я думаю, что это достаточно серьезный вопрос, и сходу будет не просто дать подробную характеристику. Что касается достоинств, то грантовая система позволяет заниматься научными исследованиями, потому что наш университет никоим образом научную деятельность не оплачивает. Ты получаешь зарплату исключительно за то, что ты занимаешься преподаванием. Когда ты составляешь план работы, понятно, что включаешь в него две научные статьи, но на самом деле на эти планы никто не смотрит. Не секрет, что преподавателя университета в рамках проходящей «революции менеджеров» фактически низводят на уровень школьного учителя, который давно уже наукой не занимается и вообще ничего не публикует, или публикует фрагменты из своей кандидатской диссертации, которая была написана много лет назад. Таких людей достаточно много и нельзя их судить, по большому счету они занимаются этим, просто чтобы обеспечить свою жизнь. Но «за науку» преподаватель деньги не получает. Что касается недостатков, то совершенно очевидно, что для РГНФ серьезным недостатком является система организации. Средства тебе поступают через университет. То есть получается, что, даже выиграв грант, ты ограничен в возможности использования этих средств так, как тебе нужно для твоего исследования. А, во-вторых, недостатки какие-то правовые, когда из своей же бухгалтерии бывает не просто получить деньги, когда положена какая-то сумма на командировку, тебе объясняют, например, что на проживание в гостинице ты можешь расходовать только 550 рублей в сутки, а на суточные расходы только 100 рублей в сутки. И с этим очень сложно как-то бороться, даже, несмотря на то, что это твой грант.

— Понятно. Каким Вы видите образ идеального профессора современности, есть ли у Вас такой образ и что Вы думаете на эту тему?
— Сложный вопрос. Понятно, что я могу говорить только о профессоре-историке. И, соответственно, это должен быть и преподаватель, и исследователь, причем исследователь, работающий в совершенно нормальном режиме, в большой международной науке. Наверное, в этом плане проще даже не характеризовать, а назвать. Из ОмГУ это Анатолий Викторович Ремнев – очень динамичный преподаватель, работавший и в Японии и в США, имевший везде коллег, публиковавшийся и там и там. Он был одним из лучших преподавателей.

— А Как Вы относитесь к публичной истории?
— К публичной истории как к форме деятельности, или к публичной истории как к учебной дисциплине?

— Как к форме деятельности.
— Как к форме деятельности, естественно, хорошо. Историк живет в обществе. И понятно, что историк может вести блог в интернете, или быть консультантом фильмов, то есть это хорошо и получается, раз на профессиональную историческую науку есть спрос, почему бы нет? То есть публичная история — это возможность построения в новых исторических условиях консенсуса, между профессиональным историческим знанием и обществом.

— А сами Вы не пытались выступать в роли публичного историка?
— Ну, во-первых, понятно, что на самом деле это все же определяется некой институциональной структурой, и Омск, обычная провинциальная глубинка, не живет активной интеллектуальной жизнью. Тем не менее, у меня был проект, связанный с «Музеем современного искусства Омска», когда мы делали «Словарь омской мифологии»…

— Понятно, спасибо Вам большое за Ваше интервью!
— До свидания.