Вышла рецензия на книгу Е.А. Вишленковой
В сборнике научных трудов "Историк и историческая память" вышла рецензия на книгу Елены Вишленковой "Визуальное народоведение, или Увидеть русского дано не каждому". Кочукова О.В. (Саратов) // История и историческая память: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. А.В. Гладышева. Вып. 5. Саратов: Сарат. гос. ун-т, 2012. C. 241-249.
В сборнике научных трудов "Историк и историческая память" вышла рецензия на книгу Елены Вишленковой "Визуальное народоведение, или Увидеть русского дано не каждому". Кочукова О.В. (Саратов) // История и историческая память: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. А.В. Гладышева. Вып. 5. Саратов: Сарат. гос. ун-т, 2012. C. 241-249.
ОБЗОРЫ И РЕЦЕНЗИИ
Е.А. Вишленкова. Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому». М.: Новое литера-
турное обозрение, 2011. – 384 с.: ил.
В исторической науке всегда существует особая потребность в исследовании переходных эпох в интеллектуальном развитии общества. Одна из них была пережита поколением, историческое время которого соединяло периоды Просвещения, Революции и Романтизма. Включенность российских интеллектуалов этого поколения, как и в целом отечественных элит, в осмысление культурных и политических процессов общеевропейского масштаба наряду с начавшимся определением собственного своеобразия создает потребность во всестороннем изучении интеллектуальной истории России конца XVIII – первой четверти XIX века. Переход от классицизма к романтизму, от концепций Просвещения к либерализму и консерватизму и от имперского дискурса к национальному вмещался в пространство жизни одного поколения (либо взаимодействия «отцов» и «детей»). Понятно, что восприятие этих сложных процессов современниками (которые, собственно, и были их активными творцами) не могло быть однозначным: идейное и культурное богатство эпохи составляло многообразие индивидуальных и коллективных способов переживания реальности и создание разных версий исторических событий. «Хрестоматийный глянец» в изображении «эпохи 1812 года», а также предшествовавшего ей периода, возникал позже, под пером мемуаристов, и в еще большей степени в исследовательской практике историков при наложении исторических результатов и последствий этой эпохи на ее непосредственную социальную и интеллектуальную реальность. Такое наложение неизбежно создавало «обман зрения», из-за которого исчезала многозначность смыслов, образов и эмоциональных реакций современников. Так, концепция войны 1812 года как войны «Отечественной» и «народной» оставляла в забвении «утраченные версии войны», одной из которых была «сакральная» («библейская») версия[1]. К тому же, термины и дефиниции, употребляемые современниками, также отличались многообразием версий и трактовок и, естественно, не совпадали с их современным пониманием: вариативность значений допускалась в отсутствии твердых соглашений по поводу терминологических обозначений. И вместе с тем, это сложное смысловое поле формировало единый мир людей, в котором все научные, социально-политические представления и концепции, как и образы художественной культуры, были связаны между собой гораздо более тесным образом, чем это можно представить из разрозненных исторических исследований, посвященных данным аспектам в отдельности. Думается, что новая монография Е.А. Вишленковой предоставляет читателю прекрасную возможность погрузиться в мир «образов восприятия» (по используемой автором классификации образов, предложенной Дж. Митчеллом[2]), получивших отражение в визуальной культуре России конца XVIII – первой четверти XIX века.
Исследование Е.А. Вишленковой, посвященное специфическому объекту изучения – графическим образам «России и русских» как части визуальной культуры сложной, переходной эпохи исторического развития, стало возможно благодаря использованию современных методологических подходов в гуманитарном знании. Хотелось бы подчеркнуть, что использование автором подходов и технологий исторического исследования, популярных в зарубежной науке, не является их механическим «переводом» в плоскость российской истории и ее источников, но напротив, отличается открытым, свободным и творческим характером.
«Методологическое пространство» монографии Е.А. Вишленковой определяется, во-первых, использованием имагологического подхода и фокусированием внимания на категории «воображаемого»[3] и, соответственно, на «образах восприятия» в пространстве имперского и национального мышления, во-вторых, определением специфического поля исторических источников, оставленных в рамках «визуальной культуры» изучаемой эпохи. Историк исходит из того, что произведения искусства не фиксировали действительность, а создавали воображаемую (желаемую) реальность.
Таким образом, предметом исследования Е.А. Вишленковой стало «этническое, национальное и имперское воображение россиян в пространстве визуального» (с. 9). Методология изучения визуального языка описания народов Российской империи и русской нации, действительно, расширяет панораму исторических исследований и обогащает новым опытом научного письма (с. 7, 9). Графические образы «народоведения» рассматриваются автором монографии как значимая часть внедрения национального проекта российских интеллектуалов эпохи Просвещения и начала Романтизма, делавшая абстрактную идею нации зримой и очевидной, эмоционально насыщенной, и потому ставшая важным орудием культурного манипулирования сознанием соотечественником посредством художественных практик.
«Объемность и многомерность» созданной Е.А. Вишленковой реконструкции интеллектуальной реальности достигается тем, что предметом ее исследовательского внимания в равной степени являются графические образы империи, нации, народов как объект интеллектуального творчества, отечественные элиты как субъект этого процесса («производители образов»), дискурсивные практики в качестве «языка» описания народов и нации и, наконец, предполагавшиеся в качестве адресата национального проекта «потребители образов». Последний из перечисленных элементов в панораме авторского исследования, безусловно, самый трудный для изучения: тем более важным представляется акцентировать выводы и наблюдения историка, относящиеся к сюжетам о социальных контактах элит с «низами», о проектах воздействия на сознание простонародья посредством «карикатуры 1812 года», о трансформации графических образов «народоведения» в различных сферах народной культуры (лубок, народные ремесла и т.п.).
Монография Е.А. Вишленковой существенно обогащает современную историческую науку, расширяя ее исследовательскую проблематику. Автор включает в пространство формирующегося направления изучения визуальной культуры[4] новый хронологический период российской истории (до настоящего момента преимущественно изучалась визуальная культура либо средневековья, либо XX века[5]) и новый объект исследования – графические образы «России и русских». В связи с этим следует признать заслугу автора и в том, что книга способствует преодолению существующего дисбаланса в изучении «имперских» сюжетов отечественной истории: к настоящему времени окраины и нерусские народы Российской империи изучены гораздо более основательно, нежели ее «центр» и «титульный этнос» – русские.
Следует подчеркнуть междисциплинарный характер исследования Е.А. Вишленковой. Его источники, проблематика, терминология и методология захватывают границы истории, этнографии, культурологии, антропологии, искусствоведения, семиотики. Так, автор высказывает мнение о том, что «графические образы России образуют коммуникативную систему со сложной знаковой кодификацией, что пробуждает рассматривать их в качестве языка и ограниченно применять к ним методы семиотики и лингвистики» (с. 12). В связи с этим нельзя не отметить то обстоятельство, что автор книги о визуальном народоведении Российской империи предвидит возможность неоднозначной реакции на нее специалистов различных областей гуманитарного знания, опасаясь «столкновения дисциплинарных интересов». В особенности такого рода размышления историка относятся к предполагаемым откликам искусствоведов. (с. 15). Остается надеяться, что книга вызовет интерес и, возможно, конструктивную критику со стороны специалистов в области теории и истории искусства, а их мотивация будет определяться не желанием отстоять упоминаемые Е.А. Вишленковой «незыблемые концепции традиционного искусствоведения», а открытостью к интеллектуальному диалогу.
Отдельного упоминания заслуживает проявленное автором внимание к терминологии исследования. Научно плодотворным является стремление историка избегать употребления терминов, соответствующих более поздней языковой реальности и конкретному научному контексту (таких как «этнос», «племя», «нация») и заменять их «нейтральными аналитическими категориями» («группа», «народ», «общность», «сообщество»), выступающими в качестве «заместителей» для современных понятий «идентичность» и «идентификация» (с. 19).
Удачной и продуманной представляется структура монографии. К тому же, рубрикация глав и их внутренних частей подчинена интересам развития сюжетной линии авторского повествования о своем предмете исследования и содействует тому, чтобы сделать увлекательным, наполненным открытиями и постоянной работой мысли сам процесс чтения книги. Внимательное отношение автора к своему читателю является несомненным достоинством книги. В целом же структура монографии является попыткой совместить проблемный принцип изложения с хронологическим, соотнести разговор о формах «упаковки» графических образов народоведения в конкретные формы и жанры искусства с исследованием вопроса об эволюции их внутреннего содержания. В результате, читатель, следуя логике автора, последовательно узнает об особенностях «костюмного жанра» в описании народов Российской империи, об отражении «своих» и «чужих» в карикатуре двенадцатого года и о теоретических дискуссиях современников о «русской школе» в искусстве.
Е.А. Вишленкова определяет два ведущих фактора, которые влияли на последовательный интерес интеллектуалов – «производителей образов» к графическому изображению империи и населяющих ее народов. Во-первых, это своего рода «заказ власти», результат заботы Екатерины II о создании «государственной нации» «россиян» и поисков общеимперской солидарности. Во-вторых, это сложное воздействие общей культурной ситуации эпохи Просвещения и состояния научных представлений того времени. Е.А. Вишленкова подчеркивает тот факт, что описание населения Российской империи обрело системный и инструментальный характер благодаря Академии наук и «в силу потребности перевести рассказ о нем на язык западной культуры» (с. 33). Автор убедительно показывает, как общее стремление современников к рациональному упорядочиванию пространства проявилось в конструировании системы вещей, природных явлений, животных и растений, и точно таким же образом – народов и культур, «школ» в искусстве и науке и т.п. Здесь вновь следует отметить мастерское умение автора объяснять свой предмет исследования исходя из общего миропонимания эпохи. Читателя наверняка заинтересует в тексте книги наблюдение о том, как на процесс «создания тел» народов Российской империи повлияли классификация живых организмов К. Линнея или жанровые крестьянские сцены нидерландских живописцев.
«Создание тел для народов Российской империи» Е.А. Вишленкова изучает на примере «костюмного жанра», получившего отражение в изданиях Х. Рота «Открываемая Россия», И.Г. Георги «Описание всех обитающих в Российском государстве народов» и др. Автор приходит к выводу о преобладавшей стратегии обобщения народов империи в качестве однопорядковых элементов имперского многообразия и вместе с тем о незавершенности процесса визуального восприятия с характерным смешением этнических, территориальных и социальных признаков в определении общностей. Взору современников представали «калужский купец», «российский крестьянин» и т.п.
В первых главах монографии основательно проанализированы «костюмные» образы народов России и «жанровые сцены» описания их жизни в рамках общей стратегии «ориентализирующей россики». Е.А. Вишленкова внимательно фиксирует внимание читателя на порой едва уловимых особенностях графических образов, которые в совокупности дают основание видеть в них «дискриминационную насмешку, столь характерную для колониальных описаний» (гротеск в изображении русских, и особенно нерусских народов империи, искажения в пропорциях тел и необычные для европейского зрителя позы как способ отчуждения образов «других», показ народа через детские игры и сцены наказаний как указание на низкое место на «цивилизационной шкале» и т.п.) (с. 94–104). Таким образом, «ориентализирующая россика» рассмотрена автором в качестве фактора, травмировавшего чувства отечественных элит и создававшего обостренную потребность «внутреннего видения» «россиян». Этот процесс совпал по времени с общеевропейскими изменениями в интеллектуальном развитии общества: наступала «эра романтического национализма», которая учила искать в облике народа идеальные традиции древнего быта «всегда бывшей» нации. В связи с этим Е.А. Вишленкова исследует новый, российский опыт графического описания человеческого разнообразия, получивший отражение в альбоме Е.М. Корнеева «Народы России» (1812 г.), в котором был зафиксирован «внутренний, пристрастный взгляд» на империю и рисовалась картина богатой культурной традиции русского народа.
Особенно удачную часть монографии представляет собой глава, посвященная исследованию образов «своих» и «чужих» в «карикатуре двенадцатого года». Наблюдения и выводы Е.А. Вишленковой обогащают современные представления о русском обществе в 1812 г. и предлагают дополнительный интересный и добротный материал к дискуссиям историков о «народном» характере войны как историческом факте либо одной из идеологем эпохи[6].
Автор монографии подчеркивает, что в 1812 г. в карикатуре как жанре, работающем с визуальными метафорами и представляющем большие возможности для коллективного полупрофессионального творчества, западная культура впервые была представлена как отторгаемая форма реальности. Кроме того, Е.А. Вишленкова выявила в образах политической карикатуры присутствие гендерных категорий семьи, любви, дружбы, братства. Они использовались в качестве способа интерпретации общих ценностей в условиях ускоренного процесса коллективной самоидентификации, который был естественным и необходимым явлениям в «экстремальных условиях физической опасности» (с. 154–155, 209 и др.).
Убедительной представляется аргументация версии о том, что политическая карикатура 1812 г. составила значимую, «визуальную» часть проекта интеллектуалов, связанных с изданием «Сын Отечества» (среди которых были Н.И. Греч, А.И. Тургенев, А.Ф. Воейков и др.). По мнению автора монографии, это был проект информационного обеспечения и управления сознанием современников в условиях, когда в отсутствие официальных сведений о ходе войны пространство России заполнялось слухами. Самостоятельное научное значение имеет высказанная Е.А. Вишленковой гипотеза: «интеллектуалы сочли, что отсутствие административной власти на занятых врагом территориях могло быть скомпенсировано созданием сети устной коммуникации с простонародьем» (с. 160). В книге аргументируется предположение о том, что карикатуры 1812 г. предназначались «для озвучивания в многолюдных местах» и, по замыслу «Сына Отечества», сатирический рисунок становился «медиатором в общении элит с неграмотными соотечественниками» (с. 209). Е.А. Вишленкова на основе тщательного анализа общественно-политического содержания и образной системы карикатуры 1812 г. показала, как художники «творили миф о гражданской нации и народной войне в России» (с. 162), проявляя усиленное внимание к формированию внесословной солидарности нации в условиях войны.
Раздел монографии о «своих» и «чужих» в карикатурах 1812 г. наполнен замечательными примерами интерпретации их идейного и политического звучания, воссозданием системы визуальных метафор и тонкими наблюдениями о том, как и почему разные явления были показаны или не показаны художниками. Так, читатель узнает о причинах отсутствия на карикатурах представителей власти и регулярной армии, о телесных признаках феминности в изображении французов, оттененных образами «сильных русских женщин», начинает понимать, почему пейзажи русских селений француза Х. Фабер де Фора были много «лиричнее и оптимистичнее» картины ветхих строений, представленной русскими карикатуристами и т.д.
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что новое исследование Е.А. Вишленковой, несомненно, подарит читателю радость интеллектуального труда и открытий, будет востребованным в научных дискуссиях и составит интересную основу для профессионального и педагогического общения в университетской среде. Книга о визуальном народоведении Российской империи, являясь замечательным результатом применения новых исследовательских практик и технологий в гуманитарном знании, может послужить хорошим практикумом по современной методологии исторической науки.
Монография Е.А. Вишленковой вполне отвечает высказываемому в настоящее время требованию к исследователю: быть внимательным к читателю «через придание научному тексту литературных достоинств и введение в него не только изложения научных результатов, но и самого процесса исследования, включая описание использованных подходов»[7].
О.В. Кочукова,
кандидат исторических наук, доцент
Саратовского госуниверситета им. Н.Г. Чернышевского
[1] См.: Вишленкова Е.А. Утраченная версия войны и мира: символика Александровской эпохи // Ab Imperio. 2004. № 2; Парсамов В.С. Библейский нарратив войны 1812–1814 годов // История и повествование: Сб. статей. М., 2006.
[2] См.: Mitchell J.T. Iconology: Image, Text, Ideology. Chicago, 1986. P. 10.
[3] См., напр.: Андерсон Б. Воображаемые сообщества: Размышления об истоках и распространении национализма. М., 2001.
[4] См., напр.: Григорьева А.В. Понятие и феномен визуальной культуры // Вопросы гуманитарных наук. 2008. № 6. С. 338–340; Лаптева М.П. Интеллектуальный контекст методологических «поворотов» гуманитарного знания рубежа XX–XXI веков // История и историки в пространстве мировой культуры XVIII–XXI веков: Сб. статей / Под ред. Н.Н. Алеврас, Н.В. Гришиной, Ю.В. Красновой. Челябинск, 2011. С. 16–17.
[5] См.: Нарский И.В. Фотокарточка на память: семейные истории, фотографические послания и советское детство (автобио- историограф. роман). Челябинск, 2008.
[6] См., напр.: Искюль С.Н. К характеристике русского общества в 1812 г. // Власть, общество и реформы в России в XIX – начале XX века: исследования, историография, источники. СПб., 2009.
[7] 7 Ровный Б.И. Введение в культурную историю. Челябинск, 2005. С. 10–11.