Александр Дмитриев выступил с докладом «Игра в идентичность: научная и литературная рефлексия в украинской интеллектуальной культуре 1920–1960-х годов»

Ведущий научный сотрудник ИГИТИ Александр Николаевич Дмитриев прочёл на заседании Кофейного семинара доклад «Игра в идентичность: научная и литературная рефлексия в украинской интеллектуальной культуре 1920–1960-х годов: (Случай В. Петрова-Домонтовича)». Смотрите подробнее.

Украинская неофициальная культура ХХ века плохо известна российскому читателю, даже продвинутому. Национальные нарративы долго воспринимались в сопоставлении с имперским каноном как ограниченные, заведомо более слабые и предвзятые (стихотворение «На независимость Украины» И. Бродского). И если с актуальной украинской словесностью новый литературный диалог так или иначе развивается с 1990-х годов, то сюжеты интеллектуальной истории Киева, Харькова или Львова (и прочих, самых разных соседских топосов) остаются достоянием немногих узких специалистов.

В годы украинизации, в нэповское время – после короткого, но очень яркого периода независимости 1917–1919 годов – местная интеллектуальная и культурная среда получила возможность автономного существования. Недолгие 1920-е годы стали во вчерашней «провинции» целой эпохой быстрого, ускоренного развития самых разных форм и течений, от традиционно-фольклорных до авангардных. Среди творцов новой украинской культуры и науки следует особенно выделить группу неоклассиков (вокруг Зерова и Рыльского). К этой группе близко примыкал выученик киевской филологической и фольклористской школы Виктор Петров (1894–1969), который снискал славу и известность как прозаик и эссеист (под псевдонимами, соответственно, В. Домонтович и Виктор Бер). Дебютом Домонтовича в конце 1920-х стал яркий модернистский роман на украинском «Девочка с медвежонком» – в духе сочинений Федина, Катаева и Каверина. В украинских научных кругах еще раньше много шума наделали критические заметки Петрова о генезисе идей Потебни; молодой ученый указал на множество случаев непрямого цитирования и фактического заимствования ряда тезисов немецкого философа Германа Лотце в известном дебютном труде Потебни «Мысль и язык». С начала 1930-х годов он замолкает как писатель, прекращает историко-литературные занятия (преимущественно Пантелеймоном Кулишом) и постепенно отходит от научного интереса к фольклористике в пользу археологических изысканий.

Главная интрига творчества Петрова – его драматическое возвращение к интеллектуально свободному творчеству в совершенно особых условиях 1942–1949 годов. В конце 1941 года он оказался в занятом нацистами Киеве, а потом разделил судьбу многих украинских авторов и интеллектуалов «второй волны» эмиграции в западной зоне оккупации Германии. Там он принял участие в создании МУР («Художественного украинского движения») – ключевой украинской литературной группы середины века, опубликовал два интереснейших романа с ключом («Доктор Серафикус» и «Без почвы») и ряд рассказов, а также несколько историософских эссе в духе Ортеги-и-Гассета и позднего Бердяева под псевдонимом Виктор Бер. Весной 1949 года Петров при таинственных обстоятельствах исчез и лишь сразу после смерти Сталина, когда ученый внезапно объявился в Киеве в «родном» Институте археологии, стало известно, что на оккупированной территории и в Европе он оказался по заданию НКВД. Последние 15 лет жизни он совершенно оставил литературные занятия и делал карьеру заметного советского археолога, публикуя довольно конвенциональные работы с особенным акцентом на проблематике этногенеза, ономастики и «первобытной идеологии». Здесь его первоначальные потебнианские исследовательские сюжеты, восходящие к «классическому веку» между гуманизмом и Просвещением – и эта генеалогия была Петровым вполне открыто предъявлена и даже обыграна, – обрели новое прикладное применение.

Самое существенное в случае Петрова–Домонтовича, на мой взгляд, – не просто специфическое соединение в одном лице ученого и литератора (в духе Шкловского или Тынянова), но стоящие за разными его текстами контуры общего идейного замысла, масштабной мыслительной ре-конструкции. Она наиболее близка идеям другого украинского слависта и философа, его ровесника – Дмитрия Чижевского – и отсылает к альтернативной декартовскому пониманию ratio линии барочного дискурса. Неслучайно в научном наследии самого Петрова 1920-х столь важную роль играет Сковорода и его платоновские и позднесхоластические идейные истоки.

Уже в 1990-е годы наследие Петрова становится в независимой Украине (как и ранее в эмиграции, в трудах его единомышленника Ю. Шевелева) предметом острых споров и непрямого наследования. Далеко за пределы украинского (или советского) локусов выходят столь характерные для него повествовательная ирония, свобода и открытость в обращении к эротике (порой и неконвенциональной), двуязычие, интерес к трансляции культурных традиций в архаических цивилизациях, к проблематике эпох и периодизаций, рефлексия провинциальности и поколенческих конфликтов. Особенно важны и привлекательны в его творчестве взаимосвязь аналитического, художественного и историософского подходов, биографическая стилизация и любовь к маскам, наконец, стратегия интеллектуального выживания в поставангардной идеологической ситуации.