Публикации

Изучение того, как научные труды приобретают статус «классики», является важным аспектом в исследовании актуализации идей и подходов, их циркуляции в научной сфере, а также современного состояния научного направления или дисциплины. На основе историографических и делопроизводственных источников в статье проанализирована роль публикации и восприятия научного наследия известного историка, академика Степана Борисовича Веселовского (1876–1952) в позднесоветский период в классикализации изысканий. В исследовании создание и деятельность Комиссии по изданию трудов Веселовского рассматривается как один из ключевых этапов классикализации научного наследия ученого. На основе делопроизводственных материалов из фондов Архива Российской академии наук (АРАН) изучены причины создания Комиссии и ее история, персональный состав, а также издательские планы. Проанализировано влияние научного наследия Веселовского на историографию позднесоветской эпохи. Рассмотрены преемственность научных взглядов и подходов Веселовского в трудах по истории России допетровской эпохи, характер критики научных исследований, опубликованных как при жизни, так и посмертно. Отдельно рассмотрен вопрос о влиянии рецензий на классикализацию научного наследия. На основе полученных результатов в статье выделены дальнейшие перспективы исследования и сделано предположение о том, что посмертная публикация изысканий Веселовского и их вовлечение в историографию создали основу для классикализации научного наследия историка уже в позднесоветскую эпоху.

Масштабные трансформации в социальных и гуманитарных науках в 1960–1970-е гг. (появление cultural, memory, postcolonial и gender studies, публичной истории) повлияли на формирование в 1980-е гг. нового исследовательского поля, занимающегося изучением культурного наследия –– heritage studies. В рамках данного направления понятие наследия было пересмотрено: оно стало охватывать сферу обычного и повседневного; были изменены его темпоральные границы, что позволило обратить внимание на объекты, имеющие отношение к недавнему прошлому; была выдвинута идея о снятии монополизации права экспертов (зачастую на государственном уровне) в определении наследия. В 2000-е годы в рамках heritage studies сформировалось отдельное направление критических исследований наследия –– critical heritage studies. Их ключевой задачей стало изучение дискурсивных практик определения и использования наследия, применяемых прежде всего, государственными и международными институциями (т.н. «авторизованный дискурс наследия»); а также проблематизация наследия как процесса постоянного переосмысления и переопределения идентичностей и культурных ценностей, в который включены разные социальные группы. В статье рассмотрена трансформация понимания наследия-как-объекта к наследию как социальному действию и к наследию-как-процессу в рамках heritage studies и critical heritage studies в европейских странах. Представлен обзор ключевых этапов их развития и последующего изменения, основные исследовательские вопросы и проблемы, а также их современное состояние.

В центре внимания этой статьи - переписка российских востоковедов и их информантов, представителей интеллектуальной элиты (писателей, историков, учителей, правоведов), из регионов Российской империи с преобладающим мусульманским населением. Задача статьи - понять влияние практики переписки на процесс формирования знания об этих регионах в центре империи. С одной стороны, необходимо выяснить как сложился сам процесс обмена знанием между этими группами. С другой, требуется определить как участники процесса читали тексты друг друга и какие значения они придавали этим текстам. В ходе исследования удалось установить, что обозначенные процессы связаны с развитием этики. Старшее поколение мусульманских интеллектуалов, скорее, видело в востоковедах способ сохранения и передачи знания. Новое же поколение обратило внимание на развитие методологии, способное дать новый толчок развитию локальных сообществ. Эти факторы формировали взаимозависимости между различными группами специалистов, результатом которого стала трансформация знания о мусульманских регионах в эпоху модернизма.  

Одной из актуальных задач истории науки является изучение этических вопросов исследовательской деятельности, которые включают в себя не только ценностные ориентации и добродетели ученых, но также отклонения от норм, конфликты, «академические грехи». На основе делопроизводственных источников из Архива РАН в статье проанализирована проблема плагиата в советской исторической науке в послевоенное время. Рассмотрены конфликты из-за плагиата советских ученых: Н. М. Дружинина, Т. Д. Шоинбаева, Л. В. Черепнина, А. М. Карасика, А. Л. Сидорова, А. И. Гуковского, Л. И. Зубока, И. С. Звавича, П. Я. Букшпана и И. А. Федосова. Исследованы вопросы о работе специальных комиссий, которые рассматривали дела о подозрении в плагиате. Один из ключевых вопросов, поднятых в статье: что понималось под феноменом «плагиат» в исследовательской среде того времени. Показана зависимость решения комиссии о плагиате от особенностей академического жанра/вида историографического источника, который подвергался экспертизе. Выделены две разновидности осознанного недобросовестного заимствования: текстуальный плагиат и плагиат идей. Отдельное внимание уделено проблеме наказаний за интеллектуальную кражу – главным образом рассмотрены требования обвинителей, а также меры, которые предпринимались, если был доказан факт несамостоятельной и недобросовестной работы. В итоге создание комиссий рассматривается как реакция научного сообщества на этические конфликты, попытка урегулировать вопросы, связанные с подозрением в одном из главных нарушений в исследовательской сфере. В заключительной части статьи также выделена дальнейшей перспектива темы через изучение мотивации ученых, занимавшихся плагиатом.

В статье рассматриваются некоторые образы советского прошлого, представленные на фестивале «Боль». Фестиваль «Боль» рассматривается как «точка сборки» для транслокальной музыкальной сцены, обозначенной журналистами ярлыком «новая русская волна». В работе выдвинуто предположение, что «одержимость прошлым», приписываемая современной популярной музыке, в том числе ретромания, обусловлена принадлежностью музыкантов и слушателей к конвергентной культуре интернет-пространства, предполагающей инструментализацию прошлого и его свободную переработку. Представления о позднесоветском прошлом в творчестве музыкантов не затрагивают национальную идентичность или идеологические конструкты и представляют собой поиск нового способа говорить о настоящем и рефлексировать об истории российской популярной музыки.

История медицины  как определение и самостоятельная научная дисциплина в советский период оформилась и стала автономным исследовательским пространством. Основным и первым текстом, описывающим дисциплинарное обоснование и главные научные принципы медицинской истории, стала энциклопедическая статья Медицина . Она была написана Ильей Давидовичем Страшуном для первого издания Большой медицинской энциклопедии  и была опубликована в 1936 году в 17 томе. Этот текст стал результатом советского эксперимента по дисциплинарному строительству, в котором медицина артикулировалась в новой системе координат. В данной статье, с опорой на методы дискурсивного анализа, предложенными Мишелем Фуко и Умберто Эко, автором предпринята попытка рассмотреть историю создания текста и соотнести его с бытовавшими ранее нарративами по медицинской истории. Проанализированы способы адаптации существовавших практик описания истории медицины к новому советскому языку. Отдельное внимание уделено выявлению включенных в текст статьи типов дискурсов и возникновению среди них неконвенциональных для советского текста дискурсивных элементов. В заключительной части делается вывод о роли исторической науки в создании энциклопедического текса и кумулятивного статуса истории медицины. Выявляется роль И. Д. Страшуна в установлении нового порядка дискурса и систематизации накопленного знания.

В рецензии проанализирован дневник Надежды Николаевны Платоновой (1861–1928), изданный в 2020 году. Приведена археографическая характеристика издания. Отмечен информационный потенциал дневника. В частности, дневниковые записи рассмотрены как свидетельство профессорского быта конца XIX – начала XX веков. Отдельное внимание уделено анализу коммуникативных взаимодействий как школообразующих практик петербургских историков. Рассмотрена роль Н.Н. Платоновой в научной деятельности супруга – историка Сергея Федоровича Платонова (1860–1933). В заключительной части представлены перспективы изучения диссертационной культуры через дневниковые записи Н.Н. Платоновой.

Статья представляет и помещает в более широкий исследовательский контекст комплекс фотодокументов из архива Музея истории Преображенской психиатрической больницы – одного из старейших в России учреждений данного профиля. Кратко описана история больницы и формирования фондов его архива. Предложена детальная классификация и показано значение фотодокументов, хранящихся в архиве (в том числе альбомов и стенгазет). Делается вывод о том, что данная коллекция может представлять значительный интерес для специалистов, занимающихся визуальной историей, социальной историей медицины в России и смежными направлениями исследований. Выдвигается тезис о том, что фотографии архива служили для сохранения профессиональной идентичности советских психиатров, структурирования памяти психиатрической больницы и такого ее образа, которого придерживались сами советские психиатры.

Throughout my book The Birth and Death of Literary Theory, I attempt to demonstrate that literature and literary theory have been involved in complex dialectic moves between autonomy and heteronomy. These two poles are perhaps best treated as heuristic tools, which is also how one should read my insistence on literary theory as having its own epistemological identity despite the interplay between aesthetics, philosophy, and cultural theory within which it has functioned. As Bogdana Paskaleva rightly observes, the book is, in a sense, an extended case study of such amalgamations, from within which literary theory emerges as a specific mode of reflection on literature that has its own limited time span (but not necessarily a time-limited impact, as I show in the epilogue to the book). This should cancel concerns about the supposedly unilinear timeframe the book works with: in fact, the narrative traces not only overlapping chronologies but, crucially, overlapping regimes of relevance that operate with different temporalities and zones of validation. This is also true of the presence of politics and issues of power in the book: the entire first part, that on Russian formalism, implicitly and explicitly traces the dual processes of differentiation and accommodation of literary theory vis-.-vis political power, and there is a nod toward this duality also in the brief references to the work of the Prague Circle.

Les sources intellectuelles et sociales de la transition vers le « marché » et le capitalisme lors de la transformation postsoviétique en Russie sont souvent présentées comme extérieures à l’État et à sa classe dirigeante (nomenklatura). En particulier, les « jeunes économistes » – membres du « gouvernement des réformes », ils furent chargés de la mise en oeuvre de mesures de libéralisation économique extrêmement impopulaires – auraient pour l’essentiel, faute d’expérience personnelle, suivi les prescriptions des conseillers occidentaux. Cette contribution vise à remettre en cause cette thèse de l’extériorité des réformateurs postsoviétiques et de leurs idées en suivant de près leurs trajectoires professionnelles et leurs engagements politiques dans les années 1980 et 1990. L’analyse révèle que les membres de ce groupe faisaient partie des réseaux de pouvoir et d’expertise au sein de l’appareil d’État bien avant la fin de l’Union soviétique, et que cette expérience leur a fourni un « capital réformiste » spécifique jouant un rôle décisif dans leur accès au pouvoir au moment charnière de l’automne 1991, peu avant la dissolution de l’URSS. Ainsi, cette analyse éclaire les logiques de sélection et de reproduction des élites intellectuelles et politiques en Union soviétique et en Russie enclenchées par la crise profonde du système soviétique.