Стенограмма круглого стола "ЗНАНИЕ О КУЛЬТУРЕ: СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ В РОССИИ"
4 марта 2008 г. в стенах Высшей школы экономики состоялся круглый стол "ЗНАНИЕ О КУЛЬТУРЕ: СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ В РОССИИ", подготовленный Институтом гуманитарных историко-теоретических исследований ГУ-ВШЭ совместно с кафедрой наук о культуре ГУ-ВШЭ.
Оформление знания о культуре в России под именем культурологи изначально было отмечено печатью двусмысленности. Обретение культурологией своего места в учебных планах и выделение ее в качестве научной специальности сопровождалось сомнениями в ценности производимого знания и критикой его политических функций. Для тех, кто был так или иначе причастен к реализации этого проекта, подобная ситуация означала и трудности научной самоидентификации, необходимость поиска новых форм трансляции и воспроизводства знания и вместе с тем вписывание их в систему научных конвенций. Нельзя сказать, чтобы усилия по преодолению этих трудностей оказались тщетными. 15 лет, прошедшие с момента создания культурологии, в значительной мере изменили и научный ландшафт и образовательное пространство. С недавних пор развитие знания о культуре интенсивно происходит и в стенах Высшей школы экономики. В 2003 году в университете функционирует программа общеуниверситетских гуманитарных факультативов по истории и теории культуры, реализуемая Институтом гуманитарных историко-теоретических исследований ГУ-ВШЭ, а в 2007 году на философском факультете ГУ-ВШЭ была организована кафедра наук о культуре. Таким образом совершенно не случайно проблематика состояния знания культуре в России стала темой обсуждения на круглом столе, совместно подготовленном и проведенном ИГИТИ-ГУ-ВШЭ и кафедрой наук о культуре ГУ-ВШЭ 4 марта 2008 года. Широта культурологии чревата тем, что обсуждение этого сюжета может оборачиваться разговором «обо всем на свете». Руководствуясь стремлением повернуть дискуссию в конструктивное русло, организаторы конференции предложили участникам конференции отдельно разделить образовательные и научные контексты бытования знания о культуре. Формированию общего пространства обсуждения должны были способствовать и заранее разосланные предполагаемым участникам обсуждения тексты Р.Джонсона[1], Г.Зверевой и Б.Степанова, посвященные характеристике принципов западных cultural studies и сопоставлению их с образовательными практиками российской культурологии. Тема научного статуса и образовательной эффективности cultural studies с одной стороны и культурологии - с другой, обозначенная во вступительных репликах проф. И.Савельевой и Н.Самутиной, стала стержневой темой круглого стола. Тон обсуждения в первой части мероприятия, посвященной образовательной составляющей культурологии, задало выступление проф. Г.Зверевой. В основу этого выступления была положена намеренно заостренная автором схема, целью которой было обозначить дефициты российской культурологии в свете интеллектуального опыта cultural studies. Интерес представителей этого направления не только к высокой, но прежде всего к массовой и повседневной культуре, стремление сделать предметом рассмотрения процессы производства, продвижения, распространения, легитимации, потребления культурных объектов обусловило, по мнению Г.Зверевой, целый ряд важных принципов производимого ими знания. В числе этих принципов можно назвать: отказ от реификации культуры как самостоятельной и гомогенной сущности; чуткость к (культурным) различиям социальных практик и форм коммуникации, к их соотносительности и контекстуальной природе; утверждение инструментального характера теоретического знания и безусловный приоритет критической рефлексии. Большинство этих принципов пока не реализованы в образовательной практике российской культурологи, что выражается, например, в сохранении курсов по истории мировой культуры и других образовательных практик, тяготеющих к эпическим нарративам о культуре. Обсуждение применимости опыта культурных исследований в российском знании о культуре, инспирированное выступлением Г.Зверевой развивалось в нескольких направлениях. В репликах проф. С.Серебряного, проф. А.Давидсона, И.Болдырева была поставлена под вопрос правомерность и целесообразность сопоставления культурологии и cultural studies. Наиболее радикальной была позиция Серебряного, по мнению которого культурология неотменимо несет на себе печать советского опыта и всякая попытка ее модернизации неизменно окажется подлогом. Эта позиция в свою очередь вызвала критику ряда участников (М.Неклюдова, О.Гавришина, А.Перлов, Б.Степанов), призывавших уйти от спора о словах к обсуждению проблем трансляции знания о культуре в современной образовательной практике. В связи с этим проф. Т.Венедиктовой был поднят вопрос об оценке леворадикальной составляющей проекта cultural studies. Как отмечалось в репликах Г.Зверевой, О.Гавришиной, В.Куренного левый радикализм не является единственно-возможным источником критической позиции. В качестве такого источника могут выступать и отечественные традиции, например, опыт художественного авангарда 1970-х годов (О.Гавришина). Тем самым мы подходим постановке вопроса о том, какого рода культурный опыт лежит в основе передаваемого нами знания, какой контекст этого знания может служить выработке критической рефлексии (Б.Степанов). В связи с этим были высказаны замечания о традиционности этой задачи для классической культуры (А.Шеманов) и, вместе с тем, о трудности для студентов отказа от потребительской и выработки аналитической позиции в отношении окружающих их культурных реалий (О.Рогинская). Эта тема обсуждалась не только в нормативном – но и в функциональном ключе, в связи с вопросом о месте науки и ее ценностей в современном университетском образовании. Впервые она была озвучена в выступлении М.Неклюдовой. По ее мнению в ситуации перехода российского образования к системе «бакалавр – магистр» отказ от традиционной исторической модели преподавания знания о культуре и установка на методологию позволит сформировать осмысленную программу подготовки бакалавра культурологии – однако без претензии на то, что это будет подготовкой профессиональных исследователей. Это рассуждение было продолжено репликой А.Перлова, по мнению которого развитие у студентов рефлексии прямо не связано с воспитанием исследовательских навыков. Признание этого означает необходимость коррекции как содержания образовательной программы, так и способов рефлексии о педагогическом процессе. С позицией Перлова до некоторой степени перекликалась и высказанная В.Куренным мысль о позитивном значении задачи выработки у студентов хорошего вкуса как способности к качественному потреблению культуры. Другая линия рефлексии касалась институциональных условий повышения качества знания о культуре в сфере образования. В продолжение рассуждений Г.Зверевой В.Куренной отметил факт отсутствия институционального фундамента для модернизации культурологии и нерешенность проблем, связанных с базовым уровнем ее преподавания. В реплике Б.Степанова был поставлен вопрос о значении университетского пространства как фактора повышения интереса студента к знанию о культуре, или иначе, - к культурному знанию, лежащему за пределами его узкой специализации. Наконец, еще один важный сюжет, затронутый в этой части круглого стола, был связан с вопросом о востребованности выпускников культурологических отделений на рынке труда и, в частности, собственно в сфере образования, где степень присутствия этих специалистов оказывается крайне низкой. От обсуждения проблем культурологи как образовательной практики участникам круглого стола не вполне удалось уйти и во второй его части, посвященной самоидентификации исследователя в пространстве наук о культуре. Как отметила в связи с этим М.Неклюдова, в отсутствии сложившегося сообщества исследователей культурологов, мы обсуждаем проблемы культурологии скорее как преподаватели, тогда как научную самоидентификацию чаще выстраиваем в более традиционном ключе. То, что научное самоопределение современных российских исследователей культуры может иметь весьма парадоксальный характер, было продемонстрировано в эссе проф. Т.Венедиктовой, выступление которой открыло вторую часть заседания. В нем рассматривалось бытование дискурсов культурного упадка, приобретающих форму своеобразной академической иеремиады. Сугубая негативность оценок современной ситуации в культуре в этих дискурсах опровергается позитивностью самого обращенного к аудитории акта их высказывания. Т.Венедиктова предложила видеть в этих культурных формах своего рода ритуал возрождения, смысл которого заключается в поиске путей адаптации и выживания культуры – пусть и в столь противоречивой форме.Наиболее резко проблематичность культурологии и cultural studies как научной самоидентификации была обозначена в репликах проф. С.Зенкина и проф. А.Полетаева. Рассуждение Зенкина касалось преимущественно на интеллектуальных аспектов проблемы. Он отмечал как ограниченность культурных исследований, обусловленную их привязанностью к изучению неканонического материала и трудность выработки неидеологической позиции применительно к еще неустоявшемуся материалу, так и наличие недооценнных научных ресурсов изучения истории культуры в рамках академической традиции. Тезисы А.Полетаева содержали аргументы скорее социологического характера. По мнению Полетаева культурология и cultural studies не вписываются в современное понимание науки, о чем свидетельствует хотя бы тот факт, что в международных стандартах классификации cultural studies относятся к разделу социально-идеологических предметов и не соотносятся с научными дисциплинами. Расплывчатость же культурологии, отсутствие у нее ясной научной референции побуждает связать ее появление с воздействием интеллектуальной моды, которое может быть весьма губительным в отсутствии четких институциональных рамок. Ответом на эту критику стали высказывания Г.Зверевой, указавшей на неправомерность недооценки степени научной институционализированности cultural studies и наличие целого ряда авторитетных исследователей и институций, а также дифференцированной системы научной периодики. Кроме того, прозвучал и целый ряд реплик указывавших на позитивные направления научной самоидентификации исследований культуры. В рассуждениях О.Гавришиной и В.Куренного отмечалось, что широта проблема поля исследований культуры и культурной истории не противоречит ни ясности задач этих научных проектов, ни их специфической историчности, связанной с интересом к формальной и материальной конкретности изучаемых объектов. Наглядным примером этого можно считать антиредукционистские проекты в современной социологии литературы, о которых говорила И.Каспэ. В противовес идущей от школы Бурдье традиции, предлагающий рассматривать литературный процесс в свете борьбы за власть, а ценности в контексте символического капитала, сегодня более актуальным представляется переход от социологизаторства и идеологической критики к изучению литературы с точки зрения реализованных в ней антропологических конструкций. Вместе с тем, как свидетельствовали реплики О.Гавришиной о культурной истории, Н.Самутиной о cinema studies и И.Каспэ о социологии литературы, научная идентификация конкретных исследовательских проектов происходит уже в новом – междисциплинарном - пространстве. Показателен пример cinema studies, где единство предмета сочетается с методологическим плюрализмом, побуждающим постоянно задаваться вопросом о научном статусе тех или иных высказываний. Вместе с тем, отсутствие в России аналогичной западной институциональной организации cinema studies не позволяет этому направлению обрести заметное место в отечественном научном ландшафте и способствовать развитию современного научного знания о кино. Тема междисциплинарности была продолжена репликой О.Гавришиной о журналах по культурной истории и презентацией журнала «Теория моды», претендующего на оформление одной из таких междисциплинарных областей в российском гуманитарном знании.
Мы публикуем выдержки из стенограммы первой части круглого стола, посвященной обсуждению проблем культурологического образования.
Стенограмма.