Полетаевские чтения 9¾
2 октября 2020 года состоялись Полетаевские чтения – главное ежегодное научное мероприятие Института гуманитарных историко-теоретических исследований (ИГИТИ), посвященное памяти одного из основателей Института – Андрея Владимировича Полетаева. Юбилейные чтения в связи с пандемией перенесли на 2021 год. Этой же осенью в ИГИТИ провели Полетаевские чтения 9¾: как и платформа на вокзале Кингс-Кросс, чтения 9¾ существуют в другой реальности, реальности Zoom. Благодаря переносу Чтений в онлайн, мы получили возможность провести большой международный форум одновременно в десятках мест по всему миру, но при этом — в ИГИТИ.
Первая секция – «Постколониальный поворот в истории знания» – была посвящена постколониальной критике научных подходов, ее возможностям и ограничениям. Секция началась с дискуссии между Майклом Гординым (Принстонский университет; ИГИТИ) и Мариной Могильнер (Иллинойский университет в Чикаго).
Майкл Гордин предложил рассмотреть вопрос о географии постколониальной теории. По его мнению, господствующие теоретические концепции зародились в границах Западной Европы и США. Итогом развития социальной теории стало конструирование европейской гуманитарной традиции с ее особенным языком, которая определила и ограничила концепцию научного знания. Теоретики, ориентируясь на европейские тенденции, оставляют многие альтернативные идеи и мнения за пределами того, что считается наукой. Внимание к этим идеям, которые не соответствуют критериям научного знания, представляется Майклу Гордину важным.
В свою очередь Марина Могильнер высказала мнение, что постколониальная теория задала ориентир для исследователей благодаря эпистемологической критике существующих научных норм. Это подтолкнуло ученых-гуманитариев пересмотреть сложившиеся конвенции и терминологию и расширить пространство исследований. По мнению Могильнер, язык теоретизирования – результат легитимации западных дисциплинарных конвенций. В результате среди исследователей распространился миф о невозможности «незападной» теории. Проблема представляется ей шире: постколониальный поворот оставил дискурс аутентичности как единственную альтернативу «Западной норме». Наука за пределами «Западной нормы» оказалась перед выбором – либо колониальное безмолвие, либо описание национальных «аутентичных» кейсов, вырванных из глобального контекста.
Точку зрения Марины Могильнер поддержала Ольга Бессмертная (НИУ ВШЭ), по мнению которой у современной гуманитарной науки нет широкого спектра вариантов развития. Она подчеркнула, что гуманитарная наука должна не просто преодолеть оппозицию между восточной и западной версиями, а развить особый подход и язык, учитывающий идеи обеих концепций. Продолжая эту мысль, Россен Джагалов (Нью-Йоркский университет) призвал не концентрироваться на пост-колониальной критике как на методе анализа и предложил создание трансдисциплинарного супер-метода. В качестве образца он обратился к марксизму, который изначально был ориентирован на интернациональность мысли и во многих своих практических воплощениях ратовал за отказ от европейской монополии на теорию.
Андрей Можайский (Институт классического Востока и античности, НИУ ВШЭ) присоединился к мнению Майкла Гордина и отметил, что инструменты и методы гуманитарных исследований все еще основываются на западных идеях. В качестве примера исследователь привел создание и развитие теории археологии. Она появилась в XVII–XVIII веках и опиралась на французские, немецкие и британские подходы. Сформулированная учеными этих стран теоретико-методологическая модель стала определяющей и впоследствии заимствовалась археологами других стран, России в том числе. В 1970-е годы сложившаяся модель подверглась критике, а ряд археологов предложили оригинальные теоретические версии.
Александр Овчинников (Томский государственный университет) обратил внимание участников секции на необходимость пересмотра теории и научного словаря для коммуникации не просто между людьми внутри академического сообщества, а между академическим сообществом и обществом. По его мнению, все этно-национальные/локальные истории без методологических ориентиров отличаются большим количеством упрощений и базируются на мифах. Те же концепции, где есть методологическая опора, отличаются сложным языком и ориентацией на узкое академическое сообщество. Соотношение этих двух типов рациональности требует осмысления.
Обсуждение не ограничилось видео-форматом и параллельно развернулось также в чате секции. Александра Яцык (КФУ) обратила внимание коллег на то, что до сих пор локальные кейсы обычно становятся лишь источником эмпирических данных или иллюстрациями для теории, но не основой для выдвижения новых гипотез. Михаил Бойцов и Кирилл Левинсон отметили различия интеллектуальных практик западной и незападной наук и сложность их объединения в рамках одной парадигмы. Александр Дмитриев вспомнил работы историка Бориса Рыбакова, деятельность которого сложно атрибутировать как науку или же как миф.
Завершая дискуссию, Майкл Гордин выразил опасения, что формирование общего языка гуманитарной науки может оказаться деструктивным для многих исследовательских концепций. Ведь точный перевод некоторых локальных терминов и концепций крайне сложен, а порой – вовсе невозможен. Марина Могильнер отметила, что создать универсальную модель научного дискурса нельзя, а перевод отдельных концепций на единый язык не влечет за собой унификацию и оставляет поле для трактовок.
Круглый стол «Атеоретический поворот как вызов в гуманитарных науках» открыло выступление Галина Тиханова (Лондонский университет королевы Марии, ИГИТИ). Согласно Галину Тиханову, теория (как и теория с заглавной буквы Т) – это специфический способ мышления, укорененный в западном проекте Модерна и претендующий на универсальность собственных концептуализаций и выводов. Галин Тиханов выделил три основные причины «сопротивления» теории в современном мире: (1) глобальный переход к новому режиму производства знания; (2) повсеместное присутствие в нашей жизни социальных медиа; (3) колоссальное значение миграции и мобильности в современном мире. В частности, невозможность универсализирующей литературной теории в современности, согласно Галину Тиханову, определяется: (1) переходом литературы в 1980-е годы к новому «режиму релевантности», в рамках которого невозможно поддержание автономной эстетической ценности литературы; (2) новой ситуацией глобальной миграции, в которой предпосылки западного мышления не являются ни самоочевидными, ни универсально значимыми.
Татьяна Венедиктова (МГУ) в своем выступлении сконцентрировалась на эвристической ценности понятия «режим релевантности», предложенного Галином Тихановым. Докладчица указала на асимметрию между социально-политическим и экономическим режимами релевантности, с одной стороны, и эстетическим режимом релевантности, с другой стороны. Тогда как первые два режима предполагают определение ценности литературы «извне», эстетический режим релевантности позволяет определение ценности литературы «изнутри» самой литературы. Возросшая проблематичность автономного определения ценности литературы находит свое отражение в новых теориях языка, в частности, в прагматической «теории релевантности», в рамках которой язык больше не может мыслиться как автономная структура бинарных оппозиций. Тем не менее, согласно Татьяне Венедиктовой, упадок структурализма и «теории» привел к рождению теорий литературы во множественном числе.
В последующей дискуссии Илья Кукулин (ВШЭ) предложил сместить акцент с вопроса о «сопротивлении» теории на вопрос о том, что в принципе может называться теорией сегодня. Согласно Кукулину, основные тренды современной литературы, такие как исключительное значение индивидуального опыта и помещение в центр необычного опыта инаковости, стимулируют создание литературной теории как коммуникативной эстетики опыта. Сопротивление теории в рамках такой концептуализации является, скорее, стимулом к саморефлексии и самообъективации теории.
Сергей Зенкин (ВШЭ) предложил осмыслить сопротивление литературной теории с точки зрения теории сакрального. Упадок эстетического «режима релевантности» литературы в этой перспективе отождествляется с десакрализацией литературы, поскольку сакральные объекты позволяют исключительно незаинтересованное созерцание. Вместе с тем, сопротивление универсализирующему западному мышлению в контексте интеллектуальной истории может быть понято как неоромантическая реакция на квази-просвещение универсальной структуралистской теории литературы. Эти трансформации, однако, могут быть теоретически проанализированы и должны стимулировать междисциплинарный союз культурных исследований и философии.
В свою очередь Сергей Козлов (РГГУ) указал на альтернативные объяснительные модели, в которых может мыслиться упадок универсализирующей теории литературы. В частности, в концепции Жана-Клода Мильне, произошедшая в XX веке смена парадигмы была определена катастрофой ассимилированного еврейства как главного репрезентанта «универсальности» в западной культуре. Марк Фумароли, французский исследователь риторики, связывает упадок структуралистской литературной теории с европейским разочарованием в проекте марксизма, воплощавшего сциентистские и прогрессистские тенденции.
Анастасия Бонч-Осмоловская (ВШЭ) проблематизировала связи между литературной теорией и digital humanities. Digital humanities – это область, которая особенно страдает от отсутствия теорий. Существующие в ней крупные проекты, такие как дигитализация культурного наследия, индуцируют вопросы о том, нужна ли технологии теория в принципе. Тем не менее в digital humanities также возникают важные теоретические вопросы, касающиеся способов концептуализации текста как медиума. Анастасия Бонч-Осмоловская отметила, что доминирующей объяснительной рамкой в digital humanities сегодня остается теория культурной эволюции, имеющая ряд существенных ограничений на вопросы, которые можно задать с ее помощью.
В финальной части секции Алексей Вдовин (ВШЭ) предложил наблюдения изнутри исследовательского поля истории литературы. Вдовин отметил, что для него, как для практика литературной истории, более комфортной является ситуация множественности теорий. Докладчик указал на крупный проект теории литературной истории Франко Моретти и его значимые недостатки, связанные с использованием «больших данных» в построении «больших нарративов» истории литературы. Институциональные ограничения и сокращение департаментов теории литературы, согласно Алексею Вдовину, также является принципиальным вызовом современной ситуации.
Третьей секцией конференции стал круглый стол на тему «Культура и неравенство: теоретические изменения в исследованиях неравенства». Началом дискуссии стало выступление Дмитрия Куракина (НИУ ВШЭ), который предложил концептуализацию изучения неравенства с точки зрения теории культуры.
В своем докладе Дмитрий Куракин поднял проблему вытеснения культурной теории из социологических исследований неравенства. Несмотря на то, что неравенство — это одна из центральных тем современной социологии, количественные исследования неравенства не могут пролить свет на его последствия, такие как рост поляризации в обществе и маргинализация больших социальных групп. На появление более адекватных интерпретаций этого сюжета позволяет рассчитывать растущее влияние когнитивных и нейронаук на социологию. Именно когнитивный поворот, в рамках которого уделяется внимание взаимосвязи эмоций и мышления, дает возможность на новом этапе вернуть культурную теорию в социологические исследования неравенства.
Следуя за мыслью Мишель Ламон и ее коллег, Дмитрий Куракин предлагает рассматривать не только экономическое измерение неравенства, то есть распределение благ, но и эмоциональное измерение, связанное с признанием и достоинством. Это целесообразно, поскольку неравенство имеет менее очевидные для исследователей экзистенциальные эффекты. Основной вопрос, интересующий докладчика: как культурно-когнитивные конфигурации, то есть культурные паттерны поведения людей в соединении с определенными когнитивными процессами, соответствуют экономическому и институциональному контексту? Развивая свой тезис, Куракин использовал аналогию с результативностью спортсмена: профессиональный атлет будет выступать успешнее человека, просто обладающего большой физической силой, по той причине, что нервно-мышечные взаимодействия в теле атлета наилучшим образом соответствуют конкретному виду спорта. Необходимость учитывать соответствуют или не соответствуют культурно-когнитивные конфигурации людей институциональному и экономическому контексту, требует взаимодействия социологии не только с экономикой, но и теорией культуры, когнитивными науками, историческим анализом. Таким образом, Дмитрий Куракин демонстрирует эвристический потенциал междисциплинарности в поле исследований неравенства.
За ним выступила Дженнифер Сильва (Индианский университет), остановившись на методологических основах исследования эмоциональных контуров неравенства. Исследования Сильвы сосредоточены на восприятии неравенства и его эффектов в среде рабочего класса в США. Она поставила вопросы: как люди осмысляют неравенство и как на это влияет их эмоциональный опыт. Для ответа на них исследовательница прибегает к методу глубинных интервью, которые позволяют ей увидеть имплицитные эмоциональные механизмы принятия решений, скрывающиеся за большими демографическими данными. Истории, которые люди рассказывают о себе, позволяют понять, как они пришли к тем или иным установкам, вынуждающим их действовать против собственных интересов. Например, информанты предпочитают не участвовать в голосовании или не обращаются к государству за помощью. Дженнифер Сильва привела примеры из своего опыта общения с респондентами, которые показывают, что за принятием политических решений человека, страдающего от неравенства, а следовательно, и за воспроизводством неравенства, стоят эмоции, встроенные в историю формирования их идентичности. Кроме того, неравенство устанавливает эмоциональные барьеры, приводящие к тому, что информанты выбирают индивидуалистические стратегии выживания и основывают на них свою идентичность, испытывают недоверие к миру и людям. Эмпирические исследования коллективных эмоций, по мнению Сильвы, могут привести к новому пониманию сущностных процессов и взаимосвязей в поле исследований неравенства.
Взгляд на проблему неравенства с точки зрения социологии эмоций предложила Ольга Симонова (НИУ ВШЭ). Она подчеркнула, что социологическое исследование конкретных эмоций — например, стыда как основной политической эмоции — позволяет увидеть культурные и социальные контексты неравенства. Эмоции определяют возможность или невозможность политического действия для изменения ситуации с неравенством. Схожим с исследованиями Дженнифер Сильвы образом, примеры из исследования Ольги Симоновой показывают, что эмоциональный ландшафт отчаяния, существующий в деревнях России, сужает пространство для сопротивления несправедливому социальному порядку и объясняет готовность жителей мириться с тяжелыми условиями низкоквалифицированного физического труда.
Продолжила дискуссию Елена Богданова (ЦНСИ), также исследующая уважение, в том числе уважение к пожилым людям в России. Она отметила, что в исследовании эмоций нельзя пренебрегать многогранностью этого феномена: наложение понимания эмоций как культурного феномена на личностное, психологическое переживание мира может увести на ложный путь. Уважение и достоинство, рассмотренные в докладе Дмитрия Куракина как эмоции, регулируются людьми, в том числе они включены в политический дискурс, а не являются естественным способом реакции на окружающую действительность. Дополнительное возражение заключалось в том, что уважение к различным социальным группам не является общепринятым и очевидным феноменом. К примеру, на спонтанный вопрос Богдановой том, кто в российском обществе принадлежит к безусловно уважаемой социальной группе, её студенты затруднялись дать однозначный ответ. С точки зрения выступавшей, приложение оптики теории культуры и социологии эмоций к проблеме неравенства требует в первую очередь внимания к используемым определениям и к факту разнообразия аспектов исследования эмоций.
Леонид Бородкин (МГУ) представил в дискуссии позицию экономической истории. Он отметил, что, с одной стороны, продуктивный подход к исследованию неравенства заключается в том, чтобы рассматривать равенство в том числе как эмоциональную ценность. С другой стороны, не стоит забывать об измерении уровня неравенства и использовании точных инструментов для его описания, поскольку объяснять многие явления (например, значительный рост экономического неравенства в современной России) только с точки зрения культурно-эмоционального подхода может быть весьма затруднительно.
Дальнейшее обсуждение возможностей и ограничений предложенного Дмитрием Куракиным подхода к изучению неравенства касалось вопросов соотношения макро- и микроуровня в этой исследовательской области, эпистемологических и методологических проблем соединения когнитивного подхода и теории культуры в социологии эмоций, потребности в деколонизации многих понятий из теорий неравенства (в продолжение темы первой секции Полетаевских чтений), взаимосвязи экономического и эмоционального измерений неравенства.
В заключительном слове, завершающем Полетаевские чтения 9¾, Ирина Савельева и Алексей Плешков поблагодарили всех участников конференции за привнесение новых идей и поддержание высокого уровня интеллектуального диалога, заложенного в ИГИТИ Андреем Владимировичем Полетаевым.