• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Памяти Андрея Владимировича Полетаева

Мы осиротели, – самая первая мысль после осознания случившегося. В Андрее Владимировиче был какой-то внутренний мысленный камертон, безошибочное чувство стиля, несводимое только к эстетике или красоте слога, та своеобычность, которая и отличает оригинального и по-настоящему большого ученого от хорошего или даже одаренного исследователя. Но об этом как-то мало думалось, пока он был с нами: ставшие книгами планы и на время отложенные проекты, новые идеи – неожиданные вначале и счастливо реализуемые после, перспективы развития и невысмотренные пока верстки, – во всей этой академической стихии он чувствовал себя свободно и уверенно, хотя порой и немало уставал – кибернетик! – от нашей и общей неупорядоченности. И ведь всем само собой казалось, что так будет всегда…

Он владел самыми разными (и очень тонкими) регистрами мысли и общения, оттого работать с ним было необычайно приятно и ответственно разом. Отосланный ему поздно вечером текст с утра ожидал тебя в электронной почте, уже расцвеченный следами его внимательной правки и лаконичными, всегда дельными замечаниями, нужными ссылками и добавками. Любые итоги были промежуточными, потому что сделанного было столько, что о подведении итогов не закрадывалось и мысли. И только теперь, вдруг, мы понимаем сколько уже совершено. Но гораздо больней сознавать – как его будет не хватать всем нам. И как многое мы смогли, – успели! – получить. Андрей Владимирович, спасибо Вам!

 

Александр Дмитриев


Сложно упорядочить слова – слишком неожиданная, не укладывающаяся в голове утрата. Вспоминается сразу всё. И то, что рядом с нами был человек, обладавший твердой решимостью и способностью, что бы ни случилось, всю полноту ответственности взять на себя. И его человечность – открытое, даже, возможно, доверчивое, несмотря на немалый жизненный опыт, внимание к тем, кто его окружал. Но прежде всего вспоминаются мелочи, частные ситуации. Когда пару лет назад зашла речь о том, что у ИГИТИ должен быть свой логотип, кто-то из нас неуверенно предложил известную (может быть, слишком известную) гравюру – путник, дошедший до края земли, с любопытством заглядывает дальше, сквозь толщу небесного свода. Андрей Владимирович принял этот вариант сразу, не допуская возражений: «Эту картинку я люблю с детства –  тогда она произвела на меня большое впечатление». Мы уже не сможем спросить, действительно ли детское желание знать, что находится за краем видимого на текущий момент мира, определяло его зрелые профессиональные выборы, мотивы, оценки. Но мы помним, что слово «знание» стояло в его словаре чрезвычайно близко, возможно, наиболее близко к слову «ценности». Трудно, пока что нельзя, поверить в то, что его больше нет с нами. Но мы верим, что теперь его желание знать удовлетворено.

Ирина и Святослав Каспэ


 

 

Трудно представить, что та часть нашей общей жизни, которая была связана с Андреем Владимировичем, становится уделом воспоминаний. Его внимательности и основательности,  жизненной мудрости и своеобразного юмора, как и многих других присущих ему редких качеств нам будет очень не хватать. Для меня общение с ним было очень важным опытом научной школы. Такой опыт не исчерпывается сотрудничеством с доброжелательными коллегами, которых –  благодарение судьбе –  много вокруг, и близостью научных интересов и ориентаций, которые разделяешь с небольшой группой людей. Я имею в виду то, что, относясь к науке с настоящей страстью, Андрей Владимирович умел не замыкать ее в узком научном и культурном горизонте; будучи предельно основательным и даже педантичным, он яростно сопротивлялся ее бюрократическому выхолащиванию. И, оставаясь человеком со своими пристрастиями, симпатиями и антипатиями, самой повседневной своею жизнью и способом выстраивать отношения с другими людьми обнаруживал высокий смысл академической нормы и высокое человеческое качество научного общения. Это создавало особую атмосферу в нашем институте, существование которого обязано не только заботам, каковые он постоянно взваливал на себя, но и обаянию его личности.

 Борис Степанов


 

Андрей Владимирович был одним из самых талантливых, самых темпераментных  участников тайного международного сообщества наблюдателей абсурда бытия. Никакая усталость, никакой цейтнот не могли удержать его от того, чтобы, щурясь сквозь сигаретный дым, во всех риторических подробностях разобрать с кем-нибудь из благодарных соучастников непостижимые человеческим рассудком обстоятельства появления пятого параграфа тринадцатого подпункта в восьмом приложении к документу X. Но в отличие от многих членов этого сообщества, чье чувство юмора остается беззубым, он всегда находил силы, время, он чувствовал себя ответственным за то, чтобы давать абсурду бой везде, где это могло оказаться важным. А порой даже и там, где это казалось не таким существенным кому-то из менее требовательных его соратников – и мы, более молодые сотрудники ИГИТИ, порой стонали от того, что привыкли называть его фирменным перфекционизмом. Но как-то все больше становится понятно, что на этом не знающем компромиссов перфекционизме, на уникальном сочетании иронии и ответственности, воплощенном в этом человеке, держался один из самых достойных и удобных для жизни и работы миров. В первые часы и дни кажется, что с потерей человека и мир должен рухнуть – настолько непредставимо продолжение этого мира без живого Андрея Владимировича. Но стоит только мысленно представить его улыбку, его ехидную ремарку по поводу очередного проявления беспомощности, как все встает на свои места. Ведь компоненты этого мира известны: идеал науки, упорядочивающей хаос и отвечающей базовой человеческой потребности знать, интеллектуальная честность, предполагающая защиту свой точки зрения в аргументированном споре, ответственное отношение к делу, по-крупному и в мелочах, неравнодушие и щедрость в коммуникации с коллегами и учениками. Просто иногда нужно жить и работать рядом с человеком, для которого все это нормально, как воздух, и потерять этого человека, чтобы понять, насколько это в самом деле нормально, и трудно, и обязательно, для каждого.

Наталья Самутина

 


 


 

Мы виделись с Андреем всего пять раз в течение одного года, первый  раз — в апреле 2009, последний — как оказалось, самый последний — в апреле 2010. Как я завидую сейчас тем, кто успел узнать его ближе! Где-то за два года до нашей первой встречи он страшно раскритиковал одну мою статью. Я  не обиделся, поскольку сам видел туманность своих измышлений, но верил, что однажды смогу доказать ему, что что-то в них было. Глупо ужасно, но три года я жил с этой мыслью. Некоторые люди — наверное, сам Андрей был  таким — способны думать ради удовольствия от самого процесса, но для  большинства из нас — как все ученые знали задолго до Мертона — самым сильным мотивом является одобрение людей, которых мы высоко ценим. Я  понимаю сейчас, что его одобрение я хотел заслужить больше, чем чье бы то ни было еще, и когда его не стало, желания что-то делать стало гораздо меньше. Оригинальность и острота ума, которыми он был наделен, встречаются  редко, и еще реже они сочетаются с удивительным даром не подавлять своим превосходством окружающих, а заставлять их — пусть в меру своих  ограниченных сил — делать что-то самим. Андрей верил в Науку, которая не зависит от личностей, и поэтому сам, наверное, недооценил бы потерю, которые мы понесем с его уходом — но нам всем, увы, она очевидна. Многие тропы, которые лишь он сам мог найти и которые только он мог отправить искать других, так и останутся нехоженными. Мир стал меньше.. 

Михаил Соколов

05.10.2010


 


 

18 сентября скоропостижно скончался ординарный профессор ГУ-ВШЭ Андрей Владимирович Полетаев. Ушел из жизни экономист, историк, теоретик гуманитарного знания, чьи талант и эрудицию без преувеличения можно назвать уникальными.

Андрей Владимирович был новатором и энциклопедистом везде: в научной работе, в ее организации и в том, как он готовил к ней будущих ученых. Он умел сочетать строгость метода, точность и аккуратность в обращении с материалом – с исследовательской дерзостью и блестящей интуицией, без которых у науки не может быть будущего. Поступая в университет, он выбрал экономическую кибернетику – специальность, с которой, при всей ее актуальности и престиже в мире, в советском обществе едва был снят запрет; специальность, предполагавшую в равной степени глубокие познания в математических и экономических дисциплинах. Еще студентом он, как и многие будущие основатели новой российской экономической науки, преподавал в легендарной ЭМШ – основанной в 1968 г. Экономико-математической школе МГУ. Исследовательскую работу Андрей Владимирович начал в Институте мировой экономики и международных отношений под руководством Револьда Михайловича Энтова. На рубеже 1980 и 1990-х годов его труды, вместе с работами его учителя и коллег по ИМЭМО, позволили российской экономической науке стать наукой в полном смысле слова – без оглядки на идеологические и цензурные обстоятельства. Профессиональный «зарубежник», он всегда ориентировался на современный уровень научного знания, помня о необходимости «гамбургского счета». Его работы были весьма смелыми для своего времени: занимаясь проблемой распределения ресурсов в капиталистической – рыночной – экономике, он ставил под сомнение догматические для советской экономической науки представления о монопольной роли государства в этом процессе. Приоритет научной строгости над идеологической ангажированностью, характерный для его исследовательского стиля, был важной вехой на пути отечественной науки к новому мышлению. Очень рано удостоившись докторской степени (1989 г.) и профессорского звания (1994 г.), Андрей Владимирович никогда не оставлял педагогической работы. Он стал наставником нескольких поколений ученых: его ученики сейчас в числе тех, кто определяет облик отечественной экономической науки. 

Андрея Владимировича большинство «цеховых» знатоков прошлого узнали, вероятно, с  конца 1990-х годов, по его историко-теоретическим работам. Но его интерес к минувшим эпохам (вероятно, объясняемый и семейными корнями) был органично связан с прежними его экономическими и статистическими исследованиями, с работой над переводами и усвоением классиков западной экономической мысли еще в разгар «развитого социализма».

Его путь из «строгой» науки в «нестрогую» уникален тем, что он никогда не снижал планки, требований к логике аргументации и точности результатов. Экономика перестроечного СССР, история признания российских экономистов на Западе, макроэкономические показатели и их объяснительный  потенциал, компаративный статистический анализ – за всеми его «негуманитарными» исследованиями стояла та же мысль, внимательная к частностям и деталям, но удерживающая архитектонику и системность целостного знания.  Без этого не состоялся бы в начале 1990-х альманах «THESIS», объединивший «лучших из лучших» – экономистов, историков, социологов – без снисходительного деления на «тамошних» и «здешних». Андрей Владимирович был среди тех совсем немногих людей, кто своими работами, выступлениями и непременными личными усилиями в самых разных институциях, начиная с Вышки, содействовал тому, что сама эта, прежде очевидная для всех, граница между наукой мировой и отечественной становится проницаемой и в чем-то уже только географической.

Сочетание сильного теоретического мышления с широчайшей эрудицией и культуртрегерской волей позволило Андрею Владимировичу радикальным образом повлиять на состояние теории исторического знания в России: в его трудах последних лет учтены, обобщены и преобразованы важнейшие актуальные достижения западной социальной мысли; в них предложен новый инструментарий для исследования исторической реальности.  Организационная работа, которую Андрей Владимирович вел последние годы, имела своей главной целью создание таких институциональных форм, которые позволили бы в полной мере воплотить его теоретико-гуманитарный проект – проект синтеза исследования, педагогики и инновационных стратегий научного администрирования. Первым шагом на пути реализации этого проекта стало основание, общими усилиями с Ириной Максимовной Савельевой, Института гуманитарных историко-теоретических исследований в ГУ-ВШЭ в 2002 г. Андрею Владимировичу в очень значительной степени обязан своим рождением совсем недавно открывшийся в Вышке факультет истории. Системное свойство институций, у истоков которых стоял Андрей Владимирович, – уникальный энергетический потенциал, широта перспектив и разнообразие возможностей развития. Мы очень надеемся, что он сам, его ум и талант, его энергия и воля продолжат жить в созданном его силами. Он заставлял все вокруг себя жить такой бурной и насыщенной жизнью, что поверить в его смерть  очень трудно. Его вклад и место в панораме современного российского обществознания уникальны. Как бы ни был внимателен он сам к макротенденциям, исчислимым закономерностям и коллективным показателям в динамике знания – заменить его в науке, как общем предприятии, – некем.

ИГИТИ