In memoriam. Андрей Владимирович Полетаев (журнал "Пушкин" №3-4, 2010 г.)
18 сентября скоропостижно скончался ординарный профессор ГУ-ВШЭ Андрей Владимирович Полетаев. Ушел из жизни экономист, историк, теоретик гуманитарного знания, чьи талант и эрудицию без преувеличения можно назвать уникальными.
Мы осиротели, — самая первая мысль после осознания случившегося. В Андрее Владимировиче был какой‑то внутренний мысленный камертон, безошибочное чувство стиля, несводимое только к эстетике или красоте слога, та своеобычность, которая и отличает оригинального и по‑настоящему большого ученого от хорошего или даже одаренного исследователя. Но об этом как‑то мало думалось, пока он был с нами: ставшие книгами планы и на время отложенные проекты, новые идеи — неожиданные вначале и счастливо реализуемые после, перспективы развития и невысмотренные пока верстки, — во всей этой академической стихии он чувствовал себя свободно и уверенно, хотя порой и немало уставал — кибернетик! — от нашей и общей неупорядоченности. И ведь всем само собой казалось, что так будет всегда…
Он владел самыми разными (и очень тонкими) регистрами мысли и общения, оттого работать с ним было необычайно приятно и ответственно разом. Отосланный ему поздно вечером текст с утра ожидал тебя в электронной почте, уже расцвеченный следами его внимательной правки и лаконичными, всегда дельными замечаниями, нужными ссылками и добавками. Любые итоги были промежуточными, потому что сделанного было столько, что о подведении итогов не закрадывалось и мысли. И только теперь, вдруг, мы понимаем сколько уже совершено. Но гораздо больней сознавать — как его будет не хватать всем нам. И как многое мы смогли, — успели! — получить. Андрей Владимирович, спасибо Вам!
Александр Дмитриев
Сложно упорядочить слова — слишком неожиданная, не укладывающаяся в голове утрата. Вспоминается сразу всё. И то, что рядом с нами был человек, обладавший твердой решимостью и способностью, что бы ни случилось, всю полноту ответственности взять на себя. И его человечность — открытое, даже, возможно, доверчивое, несмотря на немалый жизненный опыт, внимание к тем, кто его окружал. Но прежде всего вспоминаются мелочи, частные ситуации. Когда пару лет назад зашла речь о том, что у ИГИТИ должен быть свой логотип, кто‑то из нас неуверенно предложил известную (может быть, слишком известную) гравюру — путник, дошедший до края земли, с любопытством заглядывает дальше, сквозь толщу небесного свода. Андрей Владимирович принял этот вариант сразу, не допуская возражений: «Эту картинку я люблю с детства — тогда она произвела на меня большое впечатление». Мы уже не сможем спросить, действительно ли детское желание знать, что находится за краем видимого на текущий момент мира, определяло его зрелые профессиональные выборы, мотивы, оценки. Но мы помним, что слово «знание» стояло в его словаре чрезвычайно близко, возможно, наиболее близко к слову «ценности». Трудно, пока что нельзя, поверить в то, что его больше нет с нами. Но мы верим, что теперь его желание знать удовлетворено.
Ирина и Святослав Каспэ
Мы виделись с Андреем всего пять раз в течение одного года, первый раз — в апреле 2009, последний — как оказалось, самый последний — в апреле 2010. Как я завидую сейчас тем, кто успел узнать его ближе! Где‑то за два года до нашей первой встречи он страшно раскритиковал одну мою статью. Я не обиделся, поскольку сам видел туманность своих измышлений, но верил, что однажды смогу доказать ему, что что‑то в них было. Глупо ужасно, но три года я жил с этой мыслью. Некоторые люди — наверное, сам Андрей был таким — способны думать ради удовольствия от самого процесса, но для большинства из нас — как все ученые знали задолго до М ертона — самым сильным мотивом является одобрение людей, которых мы высоко ценим. Я понимаю сейчас, что его одобрение я хотел заслужить больше, чем чье бы то ни было еще, и когда он ушел, желания что‑то делать стало гораздо меньше. Оригинальность и острота ума, которыми он был наделен, встречаются редко, и еще реже они сочетаются с удивительным даром не подавлять своим превосходством окружающих, а заставлять их — пусть в меру своих ограниченных сил — делать что‑то самим. Андрей верил в Науку, которая не зависит от личностей, и поэтому сам, наверное, недооценил бы потерю, которые мы понесем с его уходом — но нам всем, увы, она очевидна. Многие тропы, которые лишь он сам мог найти и которые только он мог отправить искать других, так и останутся нехоженными. Мир стал меньше.
Михаил Соколов