Историческая политика в России и Польше

11 – 13 мая 2013 г. Институт гуманитарн­ых историко-теоретичес­ких исследован­ий им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ (ИГИТИ) совместно с факультето­м „Artes Liberales“ Варшавског­о Университе­та и Международ­ным историко-просветите­льским, благотвори­тельным и правозащит­ным обществом «Мемориал» провели в рамках проекта “Academia in Public Discourse“ международ­ные дебаты на тему: «Историчес­кая политика: российский­ и польский варианты». Дебаты проходили в зале Общества «Мемориал».

Перед началом дебатов к участникам обратились с кратким приветственным словом представители институций, выступивших инициаторами мероприятия. Директор ИГИТИ, ординарный профессор НИУ ВШЭ Ирина Савельева отметила, что проводимые дебаты являются частью обширной программы сотрудничества между ИГИТИ и институтом “Artes Liberales“, успешно развивающегося уже в течение семи лет, и выразила надежду, что разговор на тему исторической политики, остающуюся применительно к взаимоотношениям России и Польши трудной и амбивалентной, будет протекать мирно и обеспечит не только возможность новых встреч и контактов, но также и приращение знания. Савельева отметила также, что особенностью дебатов является участие с обеих сторон значительного числа студентов, у которых есть свой взгляд на вопросы, обозначенные в программе дебатов, и призвала студенческую аудиторию к активному участию в предстоящем обсуждении.

Профессор факультета „Artes Liberales“ Варшавского университета Ян Кеневич в своем вступительном слове кратко напомнил об основных этапах сотрудничества между ИГИТИ и факультетом „Artes Liberales“, особенно отметив совместные исследования о российской и польской науке в мировом контексте, и подчеркнул, что проблема ответственности современного гуманитария всегда была в центре внимания сотрудников Института „Artes Liberales“, а потому дискуссия об исторической политике является естественным продолжением других его начинаний.

Сотрудник Польского института международных дел Адам Ротфельд подчеркнул, что семинары и дискуссии, регулярно проводимые по инициативе руководителя Института „Artes Liberales“ Ежи Аксера, стали важной культурной институцией. «Этот тихий разговор об общих проблемах, — заметил он, — гораздо важнее, чем то, о чем громогласно вещают СМИ». Ротфельд выразил надежду, что участие в дебатах представителей таких организаций, как Российско-польский центр диалога и согласия и Российско-польская Группа по сложным вопросам, будет способствовать возможно более конструктивному обсуждению вопросов исторической политики в обеих странах, а также подчеркнул особое символическое значение того обстоятельства, что дебаты проводятся в тесном сотрудничестве с «Мемориалом» — гражданской организацией, в течение многих лет интенсивно работающей над преодолением груза тоталитарного прошлого в отношениях между Россией и Польшей.

Со своей стороны, представитель Общества «Мемориал» Ирина Щербакова отметила, что проведение подобного мероприятия именно в стенах «Мемориала» является естественным, поскольку борьба за восстановление исторической правды в отношении польских жертв коммунистического режима была одной из важных составляющих его работы с первых лет существования, и пожелала участникам дебатов успехов в предстоящем трудном, но важном диалоге.

А. Ротфельд, И. Савельева, Я. Кеневич, И. Щербакова

Программа дебатов предполагала пять тематических секций, по завершении каждой из которых предусматривалась итоговая дискуссия, и заключительный круглый стол, в котором ведущая роль отводилась российским и польским студентам.

Открывшая первый день дебатов секция «Историческая политика» — что это такое? Взгляды ученого, журналиста и гражданина», модераторами которой выступили Адам Ротфельд (Польский институт международных дел) и Алексей Васильев (Российский институт культурологии), была посвящена прежде всего проблематизации самого понятия «историческая политика», по-разному употребляемого в академических и неакадемических сообществах. Однако в докладе Ирины Щербаковой под названием «Историческая политика — взгляд активного гражданина», с которого началась работа секции, главным предметом внимания стали не терминологические проблемы, а вопрос о том, какую роль в формировании культуры памяти в современной России играют структуры гражданского общества. По мнению докладчицы, главная задача исторической политики состоит в создании системы ориентиров, своеобразной карты коллективной памяти, размечающей территорию прошлого. Отсутствие таких ориентиров или утверждение системы мнимых, ложных ориентиров является огромной проблемой для общественного сознания. В России, где историописание еще со времен Карамзина традиционно выполняло государственные функции, формирование альтернативной карты памяти как в имперский период, так и в период господства тоталитаризма осуществлялось преимущественно людьми культуры, прежде всего писателями; однако в 1950–1960-е годы, после ХХ съезда КПСС постепенно стали формироваться общественные группы, развернувшие последовательную борьбу с официозным представлением о прошлом. Борьба за историю стала, по выражению И. Щербаковой, частью борьбы за демократию в России. Прямым продолжением этой борьбы стало интенсивное обращение к истории в период перестройки, на волне которого возникли «Мемориал» и подобные ему общественные группы. Докладчица подчеркнула, что, несмотря на то, что реформы 1990-х годов (в частности, принятие Закона о реабилитации жертв политических репрессий) создали условия для развития таких общественных организаций, это не привело к формированию новых практик коммеморации и сколько-нибудь последовательной политики памяти в отношении тоталитарного прошлого, и отметила, что борьба активных граждан за формирование такой политики становится особенно насущной в условиях наблюдающейся с 2000 года новой тенденции к идеологизации в российской государственной политике.

В русло терминологической рефлексии направило разговор об исторической политике сообщение Славомира Дембского (Российско-польский центр диалога и согласия), озаглавленный «Историческая политика и память». Докладчик с самого начала оговорил, что предлагаемый им взгляд на соотношение исторической политики и памяти обусловлен, с одной стороны, многолетними занятиями историей дипломатии и международных отношений, а с другой стороны, практическим опытом руководства такими институциями, как Польский институт международных дел и варшавский Российско-польский центр диалога и согласия. С. Дембский подчеркнул, что правильное понимание соотношения понятий «историческая политика» и «историческая память» невозможна без учета различий в политическом опыте разных государств. Организацией передачи информации об историческом прошлом в той или иной форме занимаются все государства; однако в демократических странах политика государства в отношении прошлого формируется в условиях возможности публичной дискуссии, позволяющей обществу осуществлять давление на власти, тогда как в странах с тоталитарным прошлым участие государства в формировании представлений о прошлом часто воспринимается как стремление к установлению цензуры и ограничению свободы научного исследования. Именно этим объясняется стремление некоторых теоретиков противопоставить «историческую политику» (как идеологическое присвоение прошлого государством) «политике памяти». По мнению C. Дембского, такое противопоставление не имеет под собой собственно теоретических оснований, так как по существу оба термина подразумевают одно и то же. Эти соображения докладчик проиллюстрировал рядом конкретных примеров из практики работы Центра диалога и согласия, показывающих, как общественный запрос на прояснение определенных исторических сюжетов может в ходе интеракции государственных институтов и общественных организаций реализоваться в такой форме, которая вовсе не препятствует свободе и независимости научного исследования. Именно строгое соблюдение принципа свободы исследования, подчеркнул С. Дембский, делает невозможной идеологическую инструментализацию истории.

Иной взгляд на проблему соотношения исторической политики и исторической памяти предложила Татьяна Филиппова (российский исторический журнал «Родина») в докладе «"Единство судьбы". "Историческое обеспечение" национального самосознания и историзация политики в современной России», главной темой которого стали стратегии использования образов прошлого в исторической публицистике и в СМИ. Охарактеризовав эволюцию СМИ в постсоветский период как движение от политизации истории к историзации политики, и подчеркнув со ссылкой на Пьера Нора, что такое развитие не является специфически российским, но наблюдается и в других странах, Т. Филиппова предложила слушателям анализ основных факторов, создающих в современной России эффекты исторической политики на стыке между попытками конструирования государственной идеологии «сверху» и поисками коллективной идентичности «снизу». В числе таких факторов, оказывающих существенное влияние на медийную среду, важнейшими, по мнению Филипповой, являются «архивная революция», повлекшая за собой массовое непрофессиональное использование исторических источников; изменение политического контекста исторических дискуссий, обусловившее перемещение центра внимания с ряда исторических персонажей (Пётр I как модернизатор, Столыпин как реформатор) на репертуар реформаторских приёмов; депрофессионализация в сфере исторической журналистики, приведшая не только к существенному снижению качества историко-публицистических и научно-популярных текстов, но и к децентрализации информационного пространства и размыванию консенсуального образа прошлого, что, в свою очередь, порождает попытки сформировать такой образ с помощью государственного вмешательства (в качестве примеров были приведены дискуссии вокруг единой линейки учебников истории и создания Российского исторического общества); потребность в переопределении коллективной идентичности, находящая себе выражение в таких конструктах, как «российская нация», апеллирующих к общности исторической судьбы; отсутствие адекватного языка для описания собственной истории. Проиллюстрировав перечисленные тенденции на примерах функционирования исторических образов в научно-популярных журналах «Родина» и «Дилетант», Филиппова отметила, что в сложившейся ситуации профессиональным историкам необходимо не только отказаться от высокомерного отношения к продвижению истории в её популяризаторском измерении, но и напрямую заняться формированием культурных фильтров для тех конечных продуктов, на которые направлена историческая политика власти.

После выступления Филипповой была открыта дискуссия по всем трем докладам секции, в которой, помимо докладчиков, приняли участие Игорь Чубайс, Адам Ротфельд, Мариуш Волос (Краковский педагогический университет, Польская Академия наук), Матеуш Коморовский (Варшавский университет), Константин Морозов (общество «Мемориал»), Галина Зверева (Российский Государственный Гуманитарный Университет), Ирина Савельева и Кирилл Левинсон (ИГИТИ). Основными темами дискуссии стали, с одной стороны, необходимость и возможность формирования консенсуального образа прошлого, а с другой, целесообразность участия профессионального историка в формировании исторической политики власти. И. Чубайс выразил неудовлетворенность тем, что в нашей стране отсутствует общенациональный консенсус по ключевым вопросам российской истории (что, на его взгляд, не позволяет говорить о едином российском обществе) и что невозможно окончательно разрешить некоторые дискуссионные вопросы, касающиеся сталинской эпохи. На это А. Ротфельд заметил, что стремление окончательно закрыть публичную дискуссию противоречит как основным демократическим принципам, так и принципам научного исследования, а И. Савельева подчеркнула, что скорее отсутствие консенсуса является следствием отсутствия единства в обществе, нежели наоборот. На обращенный Т. Филипповой к академическим историкам призыв активнее участвовать в корректировке исторической политики власти также последовали критические комментарии: К. Морозов подчеркнул, что участие историка не должно ограничиваться только корректирующей функцией, но должно в случае прямых искажений исторической истины приобретать характер конфронтации с властью, а Г. Зверева отметила, что попытки современного российского государства обеспечить консенсус в отношении исторического прошлого на базе предложенной готовой модели игнорируют множественность субъектов исторической памяти, и подчеркнула, что только вступление в диалог с носителями представлений о прошлом, основанных отнюдь не только на базе научной истории, может открыть путь к решению болезненных проблем российского общества. И. Савельева, поддержав мнение Г. Зверевой, заметила, что в разговоре об исторической политике следует концентрироваться не только на ее субъектах, но и на реципиентах, всячески избегая при этом антропоморфизации, на которую провоцирует некритическое употребление понятия «историческая память», а К. Левинсон предложил рассматривать сферу интерпретации прошлого как поле напряжения между двумя полюсами – наукой, стремящейся к установлению фактов, и общественностью и/или государством, формирующим оценки. В этом поле, отдалившись от «своего» полюса, стороны чувствуют себя не совсем уверенно: и наука вынуждена поступаться частью своей строгой научности, и общественность/государство не могут, строго говоря, претендовать на исчерпывающую компетентность, однако диалог между ними (которым, в идеале, должна определяться историческая политика) может и должен происходить именно там. Общим мотивом заключительных комментарием докладчиков секции стало выдвижение на первый план понятия коммуникации и указание на необходимость сосредоточения на коммуникативных аспектах проблематики исторической политики.

Хотя доклады второй секции «Историческая политика в России и Польше в сравнении: цели, средства, эффекты» (модераторами ее выступили Ян Кеневич и Ирина Савельева) были посвящены вполне конкретным казусам, на которых можно проследить общее и особенное в трансформации исторической политики в обеих странах, в каждом из них в разных формах происходило возвращение к теоретическим вопросам, поставленным в первой. Влодзимеж Бородзей (Варшавский университет) в своем сообщении «Польша и Германия: полезные точки отсчета?» предложил вниманию свой взгляд на ход и результаты польско-германского диалога по трудным вопросам истории в последние два десятилетия, который, по его мнению, во многом мог бы послужить эффективной моделью для построения диалога польско-российского. Докладчик отметил, что дискурс польско-немецких отношений в целом основан преимущественно на преодолении проблем в понимании прошлого (доказательством тому — ключевая роль в этих отношениях темы Холокоста и в целом проблематики, связанной с оценкой хода и итогов Второй мировой войны). Однако опыт осуществления таких инициатив, как создание совместной польско-немецкой комиссии по учебникам истории или основание музея Варшавского восстания в польской столице, показывает, насколько проблематичен односторонний трансфер моделей из одного культурного контекста в другой. Историческую политику Германии и Польши отличают различные временные горизонты и различные механизмы формирования; существенно различна и степень вовлеченности профессиональных историков в решение подобных вопросов (в Германии она гораздо выше, чем в Польше); наконец, известные трудности в координации исторических политик создают различия в нормах политкорректности, практикуемых в разных странах (так, если в Германии антиполонизм оказывается вне рамок допустимого, то в Польше антигерманизм в эти рамки вполне умещается). Учет всех этих особенностей, как показывает история польско-немецких отношений в последние 10 лет, дает возможность формировать консенсус по ключевым вопросам, избегая конфронтации и не жертвуя исторической правдой, подчеркнул В. Бородзей.

Необходимость пристального и критического исследования культурного контекста, в котором развертывается борьба за истолкование истории, для формирования взаимно приемлемого отношения к общему прошлому особенно ярко продемонстрировал историк Михаил Дмитриев (Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова) в докладе «Восточная Европа или Восток Центральной Европы? Культурные границы как предмет исторической политики и исторических исследований в Польше и России». Главным объектом критической атаки М. Дмитриева стала выдвинутая группой польских историков во главе с Ежи Клочовским концепция Центральной Восточной Европы, на примере которой докладчик показывал, что те явления, которые обычно связывают с понятием исторической политики, часто возникают не как следствие идеологического давления государства на профессиональных историков, а как результат групповых предпочтений, традиций и информационных ограничений, сложившихся внутри академического сообщества. По мнению М. Дмитриева, главной проблемой в обсуждении вопросов исторической политики является не присутствие государства и осуществляемое им давление на академическую жизнь, а внутренние проблемы самого академического цеха — отсутствие корпоративных механизмов саморегуляции, непрозрачность и неэффективность финансирования научных исследований, низкий уровень профессиональной этики историков. Поэтому преодоление трудностей в польско-российском диалоге на исторические темы невозможно без поиска моральных ресурсов для изменения ситуации в самой исторической науке.

В отличие от предыдущего оратора, Влодзимеж Марчиняк (Польская академия наук) в своем докладе «Трансформация в Польше и России. Сходства и различия» сосредоточился не столько на анализе механизмов формирования исторической политики, сколько на поиске общего языка, позволяющего описать типологически близкие процессы в историческом развитии России и Польши. В. Марчиняк предложил сравнительное описание процессов, определивших развитие России и Польши после крушения коммунистической системы (приватизация, формирование демократических институтов и т.п.), опираясь на понятие трансформации. По его мнению, именно такое описание помогает соотнести друг с другом важнейшие смысловые ориентиры, определяющие отношение российского и польского общества к постсоветскому прошлому, не апеллируя к понятию травмы, и таким образом переместить русско-польский диалог на исторические темы в другой ценностный контекст.

В своем подлинном драматизме проблема поиска нового языка для описания исторического прошлого предстала в выступлении Людмилы Хут (Адыгейский государственный университет, г. Майкоп): «Историографические практики исторической политики в России: взгляд с Кавказа». Начав с констатации своей тройственной идентичности как гражданки России, профессионального историка и представителя одного из кавказских народов, она обрисовала труднейшую ситуацию, сложившуюся в историографии кавказского региона под влиянием этнизации и клерикализации общественной жизни: они привели, с одной стороны, к усилению державных патриотических тенденций в российской историографии, а с другой, — к активизации дискурсов национализма на кавказских территориях (в частности, к обсуждению вопросов об историческом значении военных действий Российской империи на Кавказе, о возможности репатриации адыгов и т.д.), а также к выдвижению требования объединения ряда кавказских территорий в самостоятельный субъект Черкесию. Политически мотивированные дискуссии по различным вопросам истории Кавказа особенно обострились в последнее время в связи проведением зимней олимпиады в Сочи. Ситуацию в современном кавказоведении Л. Хут охарактеризовала как парадоксальную: противостояние двух интерпретаций, одна из которых подчеркивает цивилизующее воздействие России на Кавказ, а другая абсолютизирует дискурс жертвы и всячески демонизирует Россию. Эта ситуация одновременно делает необходимым и востребованным научное изучение этих вопросов и препятствует такому изучению. Выходом из нее, по мнению Л. Хут, могла бы стать переориентация историков-профессионалов на компаративный и антропологический подходы к изучению кавказской истории, а также обращение к изучению интегративных факторов в истории российско-кавказских отношений. Выступление Л. Хут стало ярким свидетельством того, что решение профессиональных методологических вопросов исторического исследования неотделимо от осознанного гражданского выбора историка.

           В последовавшей дискуссии по четырем докладам второй секции с участием Константина Морозова, Андрея Кореневского (Южный федеральный университет, г. Ростов-на Дону), Тараса Финикова (Варшавский университет), Иеронима Грали (Варшавский университет), Ирины Савельевой, Моники Вожняк (Варшавский университет), Мариуша Волоса, Ольги Наскакулы (Краковский университет) и Марчина Романовича (Варшавский университет), обсуждение концептуальных вопросов шло параллельно с размежеванием по конкретным историческим проблемам. В теоретическом плане центральной темой дискуссии стал вопрос о возможности использования понятия «историческая политика» без тех негативных коннотаций, которые связаны с ним со времен «спора историков» в ФРГ. А. Кореневский поставил под сомнение целесообразность «перечеканивания» дискредитированных понятий, М. Романович попытался обосновать возможность позитивного понимания исторической политики как средства преодоления идентичности в информационном обществе, описывая отношения между государством и гражданином как отношения спроса и предложения, а И. Савельева заметила, что идея освобождения понятий от нежелательных коннотаций утопична, поскольку понятия гуманитарных наук являются не обобщающими, а сенсибилизирующими. Самым впечатляющим эпизодом в обсуждении конкретных исторических сюжетов стала настоящая научная дуэль между Михаилом Дмитриевым и Иеронимом Гралей, в ходе которой произошел обмен блестящими источниковедческими и методологическими аргументами за и против раскритикованного Дмитриевым понятия Центральной Восточной Европы.

Второй день дебатов открылся секцией под названием «Историческая политика в Польше и России: процесс принятия решений и общественного восприятия», объединившей пять очень разных по характеру и содержанию докладов, так или иначе раскрывающих коммуникативные аспекты исторической политики, то есть те самые отношения субъекта и реципиента, на необходимость пристального анализа которых указала накануне Ирина Савельева.

Ежи Аксер и Ирина Савельева

Главной интригой доклада Яна Цехановского (Управление по делам ветеранов войны и жертв репрессий; Варшавский университет) «Историческая политика польского правительства в отношении Второй мировой войны и холодной войны» стало противоречивое взаимодействие двух аспектов исторической политики, обращенных к двух группам реципиентов — внутри и за пределами страны. В Польше, где политика в отношении прошлого, с одной стороны, в силу принадлежности к Европейскому союзу определяется прежде всего принципами мира, демократии и соблюдения прав человека, а с другой стороны, в силу исторического своеобразия во многом сосредоточена не на изживании тоталитарного прошлого, а на проблеме национального суверенитета, сформировать последовательную историческую политику, удовлетворяющую одновременно и внешним, и внутренним ожиданиям, чрезвычайно трудно. Такой противоречивый характер исторической политики Польши приводит, как показал докладчик на многочисленных примерах, к обилию компромиссов, децентрализации исторического нарратива, этноцентрическому видению многих проблем. Обращение к тематике Второй мировой войны в качестве пропагандистского приема во внутренней политике вступает в противоречие с реалиями международных отношений (ведь нет никаких реальных требований, выдвигаемых какими-либо политическими кругами в связи с итогами войны), вследствие чего оказывается невозможным избежать конфликтов и конфронтации в сфере исторической политики. Однако эту ситуацию, подчеркнул Я. Цехановский, не следует оценивать сугубо негативно: историческая политика в Польше находится в поиске новых форм, которые позволили бы органично соединить сохранение согласия внутри страны с улучшением ее имиджа на международной арене, что возможно только при опоре на наработки серьезных ученых-историков.

В отличие от Я. Цехановского, Галина Зверева в сообщении «Социокультурные технологии производства и потребления исторической политики в современных российских СМИ» сосредоточила свое внимание не на действиях государства, а на участии в исторической политике рядовых граждан. Г. Зверева определила историческую политику как коммуникативную деятельность пользователей разных медиа по созданию, обмену и присвоению культурных знаков и значений прошлого в различных способах и формах репрезентаций. Она отметила, что такое определение позволяет рассматривать историческую политику как совокупность конкурирующих практик различных социальных акторов. В своем докладе Г. Зверева предприняла попытку анализа понятой таким образом исторической политики на материале репрезентации темы советского в новых медиа, прежде всего в интернете (в качестве основного примера был взят ресурс YouTube). В качестве важнейших особенностей осуществления исторической политики в новых медиа докладчица выделила перформативный и ритуализованный характер высказываний о прошлом, материализацию исторической политики в визуальных и прочих знаках, применение технологий производства и продвижения пользователем собственного содержания памятного или исторического продукта (т. наз. produsage), включение в процесс исторической политики личного опыта, производство знания из неиерархично понимаемых ресурсов. Продемонстрировав в качестве иллюстраций несколько роликов на темы советского прошлого, Г. Зверева обратила внимание аудитории на такие особенности технологии исторической политики в представленных видеопродуктах, как использование фотографий, монтаж клипов из советских фильмов с авторскими надписями в кадре, коллажи, использование мнемонических знаков (вещей из советской повседневности, образов советского детства и т.п.), и отметила, что результатом применения этих технологий, обусловленных особенностями самой медийной среды, являются нелинейные исторические и мемориальные нарративы без начала и конца, позволяющие маскировать конкурирующие позиции в оценке советского наследия образами общего, разделяемого пользователями прошлого. В заключение докладчица подчеркнула, что анализ и оценка исторической политики в современных государствах невозможны без внимательного изучения взаимосвязи между исторической памятью и медиа.

Мариуш Волос

В контрасте с ярко выраженной теоретико-методологической ориентацией предыдущего выступления, в сообщении Инессы Яжборовской (Институт социологии РАН, Москва) «Россия — Польша: историческое сознание, идентификация, историческая политика» преобладал автобиографический мотив. Лейтмотивом её увлекательного рассказа о перипетиях подготовки издания сборника документов по истории советско-польских дипломатических отношений и об истории работы Советско-польской комиссии по изучению истории двух стран (так называемой “комиссии по «белым пятнам»”) стало подчеркивание важности человеческого фактора в налаживании диалога по болезненным проблемам. В заключение своего выступления И. Яжборовская отметила, что современные гуманитарные науки имеют в своем распоряжении эффективный инструментарий, позволяющий обсуждать такие проблемы без давления, сославшись, в частности, на теорию коммуникативного действия Ю. Хабермаса, обосновывающую возможность рационально мотивированного консенсуса без достижения единогласия.

Преимущественно на анализе личного опыта участия в обсуждении сложных тем в отношениях России и Польши был сосредоточен и доклад Мариуша Волоса «Польские и российские исторические исследования и их влияние на средства массовой информации и общественное мнение», в котором, однако, в отличие от преисполненного надежды выступления И. Яжборовской, доминировали пессимистические ноты: докладчик с самого начала предупредил, что будет говорить не столько об успехах и достижениях, сколько об утраченных шансах. В самом деле, картина, нарисованная М. Волосом, выглядела довольно безрадостно: работа российско-польской комиссии по учебникам истории протекает вяло, не в последнюю очередь потому, что среди ее польских участников преобладают чиновники, не владеющие русским языком; представительство Польской академии наук в Москве находится в жалком состоянии: оно состоит из одного-единственного штатного сотрудника на три четверти ставки, так что о сколько-нибудь эффективном использовании этой институции для поддержки научных конференций или обеспечения исследователям доступа в архивы не может быть и речи; на всей территории Российской Федерации нет ни одной польской библиотеки, кроме библиотеки Польского культурного центра в Москве, доступ в которую весьма ограничен; московский Центр диалога и согласия по сравнению с варшавским крайне пассивен. Откуда же взяться в таких условиях импульсам к диалогу в широких слоях общественности? Чтобы несколько сгладить общий негативный тон своего выступления, М. Волос упомянул о ряде положительных примеров — издании 4-томного собрания документов по польско-советским отношениям 1917—1985 годов, осуществляемое варшавским Центром диалога и согласия совместно с МГИМО, а также плодотворное сотрудничество польских и российских историков, занимающихся Первой мировой войной. В заключение докладчик с горечью отметил отсутствие заинтересованности в конструктивном и ответственном диалоге по вопросам истории русско-польских отношений со стороны российских СМИ, приведя в пример недобросовестное использование результатов исторических исследований о судьбах красноармейцев в польском плену журналистом «Комсомольской Правды».

К проблемам восприятия исторической политики в обществе возвратил дискуссию доклад Натальи Колягиной (общество «Мемориал») «Московские памятники как проявление муниципальной исторической политики», в котором был представлен анализ мемориальной политики московской городской администрации в постсоветский период. В основу своих размышлений Н. Колягина положила введенное Петером Каррьером различение национальной, постнациональной и диалогической мемориальных парадигм. Для первой, уходящей корнями в XIX век, характерны связь мемориальных объектов с задачами национального строительства, компенсаторная функция истории в условиях научно-технического прогресса и глобализации, идеализация прошлого, наличие институтов, ответственных за сохранение образов прошлого; вторая, формирующаяся во второй половине ХХ века в русле практики увековечения памяти жертв военных преступлений, характеризуется негативной компенсацией и переносом идентификации на жертву, транснациональностью мемориальных практик и преимущественно локальным уровнем принятия административных решений; третья, связанная с художественными экспериментами 1960-х гг., ориентирована на вовлечение зрителя в интеракцию с мемориальным объектом, эклектизм стилей и активное использование коммеморативных речей. Представив краткий обзор 36 памятников, возведенных или утвержденных для возведения в столице за 2007—2011 годы, Н. Колягина констатировала, что как тематика, так и образность этих памятников свидетельствуют о преобладании в российской политике памяти национальной парадигмы. В числе характерных тенденций докладчица отметила относительное снижение интереса к мемориализации Великой Отечественной войны и рост значения православной церковной тематики, а в отношении участия общественности в формировании мемориальной политики заметила, что из процесса принятия решений о создании памятников широкая общественность практически исключена. Уже одобренные памятники служат не столько результатом дискуссий, сколько средством мобилизации общественности на обсуждение тех или иных сюжетов, так что, по выражению Н. Колягиной, «памятники заменяют память». Однако слабая включенность новых монументов в практики повседневности свидетельствует о крайне низкой эффективности подобной исторической политики.

Борис Степанов

В дискуссии по докладам третьей секции приняли участие Ян Кеневич, Адам Ротфельд, Агнешка Корецкая (Варшавский университет), Борис Степанов (ИГИТИ), Марчин Романович, Марта Яворская (Варшавский университет) и Зарина Гатина (ИГИТИ); главными темам обсуждения стали вопросы о соотношении преднамеренности и непреднамеренности в производстве эффектов изменения городской среды (Степанов), о специфике интернета как пространства сохранения множественности версий исторической памяти (Гатина), о связи национальной и транснациональной компонент в исторической политике (Яворская), а также вопрос о возможности прямого участия историка в политике (Романович). В заключительных комментариях докладчиков центр тяжести вновь переместился в сторону разговора о различиях в восприятии российской и польской общественностью конкретных исторических событий — катынской трагедии, уничтожения украинскими националистами мирного польского населения Волыни, создания Польской Народной Республики и т.п.

Наметившаяся в середине дня тенденция к трезвому разговору на болезненные для обеих сторон темы естественным образом подвела к тематике четвертой секции под названием «Ключевые темы в исторической политике: сравнение СССР / России и ПНР/Польши», модераторами которой выступили Владислав Стемпняк и Галина Зверева.

Заседание открыл доклад Александра Васильева «Параллельные «места памяти» в российской и польской исторической политике и процессы конструирования идентичности (реформы Петра Великого / разделы Польши)», в котором была предпринята попытка наметить новые смысловые ориентиры для польско-российского диалога на исторические темы. После краткого экскурса в историю понятия «места памяти» от Хальбвакса до Хагена Шульца и Тьера Франсуа А. Васильев выдвинул тезис, согласно которому поиск общих мест памяти едва ли может послужить основой для долгосрочного и результативного диалога, поскольку в качестве таковых выступают по преимуществу триумфы и травмы, а потому в отношениях между нациями они чаще оказываются источниками конфронтации, нежели основой для консенсуса. Более продуктивна, по мнению докладчика, опора на концепт параллельных мест памяти, то есть таких, которые, не относясь к одним и тем же событиям, выполняют сходные функции в конструировании исторической идентичности. Параллельные места памяти могут быть лишь выявлены искусственно, однако именно поэтому они несут в себе потенциал диалога и служат важным инструментом исторической политики, поскольку помогают выработать метаязык описания типологически сходных исторических ситуаций. А. Васильев также выдвинул гипотезу, что правоконсервативная историческая политика, как правило, обращается к параллельным местам памяти внутри страны, а к общим — в построении отношений с другими странами, тогда как либеральная версия исторической политики, напротив, внутри страны опирается на проработку травмы в общих местах памяти, а вовне апеллирует к параллельным. В заключение докладчик предложил несколько таких функциональных параллелей в российской и польской истории (Куликовская и Грюнвальдская битвы, реформы Петра I и разделы Польши) и попытался показать общие тенденции в работе российской и польской исторической мысли по осмыслению этих событий.

Хотя в выступлении Иеронима Грали, озаглавленном «Ловушки исторической памяти: польско-российский спор о прошлом», не было прямой полемики с предыдущим докладчиком, в нем явно дал о себе знать скепсис профессионального историка по отношению к тому, что он воспринимает как поспешные генерализации и концептуализации философов, культурологов и политологов. И. Граля убедительно показал, что прежде, чем искать общую почву для диалога, необходимо избавиться от мифов и предрассудков, многие из которых возникли и сохраняются исключительно благодаря пренебрежению фактами (например, убеждение в тысячелетней враждебности между Московией и Польшей совершенно игнорирует тот факт, что официальные отношения между этими странами существуют всего 500 лет). Лучший способ преодолеть стереотипы — это проследить их происхождение, и в этой работе главную роль может и должен играть историк. Откликаясь на реплики предшествующей дискуссии об ответственности историка, И. Граля подчеркнул, что отказ от полемики равносилен для историка-профессионала отказу от обязательств перед своей страной, и признал, что на совести многих историков обеих стран лежит тяжкий грех — грех неучастия.

Павел Уваров

Конфликт между профессиональной позицией историка и требованиями исторической политики стал центральной темой доклада Павла Уварова (НИУ ВШЭ и ИВИ РАН, Москва) «Юбилеи городов России как примеры исторической политики». На примере целого ряда городов (Ярославля, Киева, Казани, Уфы, Чебоксар, Костромы, Дербента, Смоленска) докладчиком были прослежены драматические сценарии борьбы за удревнение исторической традиции того или иного населенного пункта, в которой участвует множество акторов (республиканские и муниципальные власти, местная общественность, сообщества краеведов и профессиональных историков, блогерская среда, СМИ и т.д. и т.п.), а диапазон методов борьбы простирается от научной полемики до прямой физической расправы над противником. Красочно описав сложное переплетение в этой борьбе индивидуальных и корпоративных экономических и политических интересов, П. Уваров, однако, заметил, что в долгосрочной перспективе здравый смысл и историческая истина все-таки берут своё — фальсифицированные датировки не закрепляются, и никакого стратегического эффекта для исторической политики суета вокруг юбилеев всё-таки не производит, что, впрочем, отнюдь не делает менее острой проблему конформизма местных историков, неизбежно втягиваемых в этот процесс.

Тему генеалогии стереотипов, затронутую И. Гралей, продолжил доклад Андрея Кореневского «Византийское наследие России: историография мифа», в котором на обширном материале был прослежен генезис ставшего в исторической публицистике общим местом представления о теории «Москва — третий Рим» как базовой идеологеме Московского государства. Докладчик убедительно показал, что возникновение и стремительное распространение мифа о византизме среди российских историков и публицистов второй половины XIX века связаны с конкретным политическом контекстом – прежде всего с борьбой вокруг восточного вопроса и русско-турецкой войной 1877–78 гг. Именно недостаточным осознанием этого обстоятельства, подчеркнул А. Кореневский, обусловлен тот факт, что мифологизация византийского наследия с положительным или отрицательным знаком продолжает оказывать определяющее влияние на постсоветскую историографию по обе стороны бывшего железного занавеса. В этом отношении выступление А. Кореневского стало прямым откликом на призыв И. Грали обратиться к фактам, чтобы с опорой на них оказывать противодействие идеологизации исторического нарратива.

Смену перспективы во взгляде на проблемы исторической политики осуществил Тарас Фиников в докладе «Трансформация национальных систем образования: необходимость или следование глобальным тенденциям», в котором представил анализ ситуации с осмыслением исторического прошлого в Украине. В целом, по его мнению, историческая политика в современной Украине представляет собой нечто среднее между ее российской и польской версиями, хотя тяготение к российскому варианту с его тенденцией к умолчаниям и непоследовательностям определенно преобладает. Т. Фиников отметил как характерные особенности украинской ситуации, с одной стороны, осознание национальной политической элитой необходимости формирования внятной исторической политики, а с другой, исключительную гетерогенность дискурсов локальной и исторической идентичности в разных регионах Украины, что делает возможной безудержную спекуляцию политических партий на исторических сюжетах в борьбе за региональный электорат. Отсюда проистекает крайняя непоследовательность и противоречивость в оценках исторических событий, особенно ярко проявляющаяся в сфере образования. Докладчик также подчеркнул, что в условиях доминирования историографической традиции, сформировавшейся в диаспоре, и стремительной деградации академических структур в стране ощущается острая нехватка интеллектуальных и институциональных ресурсов для разработки и утверждения новой системы оценок исторического прошлого. В заключение своего доклада Т. Фиников высказал ряд общих соображений, отметив, что доминирующей силой в исторических дискуссиях в современных государствах по-прежнему остается национализм, а основной сферой действия исторической политики становится не сфера образования, а сфера досуга.

Дискуссия по докладам секции с участием Роберта Сухарского (Варшавский университет), Марчина Бараньского (Варшавский университет), Малгожаты Шумной (Ягеллонский университет, г. Краков), Ольги Наскакулы, Михаила Дмитриева и Марчина Романовича развивалась в нескольких направлениях. Методологические дебаты о возможности достижения консенсуса относительно параллельных мест памяти применительно к новейшей истории (Сухарский), о соотношении методов исторического и культурологического исследования в анализе генеалогии межнациональных стереотипов (Шумна) соседствовали здесь с обсуждением вполне конкретных казусов исторической политики — в частности, отношения различных кругов украинского общества к так называемой Волынской трагедии и попыткам украинского историка Володимира Вятровича интерпретировать эти события как вторую украино-польскую войну. Подробный комментарий на последнюю тему, в ответ на вопрос М. Бараньского, дал в своей заключительной реплике Тарас Фиников. В репликах А. Васильева, П. Уварова, И. Грали и А. Кореневского в различном контексте прозвучала мысль о необходимости сознательной конфронтации историка с неакадемическими формами освоения прошлого, такими, например, как движения исторической реконструкции.

Пятая секция, открывшая третий, заключительный день дебатов и проведенная Ежи Аксером (Факультет Artes Liberales, Варшавский университет) и Александром Каменским (НИУ ВШЭ), называлась «Архивы, исследования и образование». Обсуждение практического вопроса о доступности архивных данных, одинаково волнующего и политиков, и профессиональных исследователей, и активных граждан, по-новому раскрыло многомерность и многоаспектность феномена исторической политики. Отправной точкой разговора об архивной политике послужили сообщения Альбина Гловацкого (Лодзинский университет) «Доступ в российские архивы и его роль в разрешении сложных проблем в истории польско-советских отношений», представившего очерк истории российско-польских переговоров по этим вопросам, и Владислава Стемпняка (Польский государственный архив) «Стандарты доступа к архивным материалам», давшего детальную характеристику основных документов Европейского союза и ЮНЕСКО, определяющих базовые принципы архивной политики в демократических государствах. Оба сообщения породили волну вопросов из зала, поэтому по ним было решено провести отдельное обсуждение, в котором приняли участие Войцех Гемза (Варшавский университет), Марта Яворска, Александр Гурьянов (общество «Мемориал»), Моника Вожняк, Зарина Гатина и Марчин Бараньский. Центральными темами дискуссии стали юридические и моральные дилеммы, связанные с открытием доступа к архивам (прежде всего проблема охраны личных данных и права на частную жизнь), а также специфическая ситуация, сложившаяся вокруг архивных данных по Катынскому делу (подробное разъяснение по этому вопросу дал Александр Гурьянов).

Свидетельством того, как далеко от декларации принципов демократической архивной политики до конкретного воплощения ее в жизнь, стало выступление Мариуша Волоса «Польская Вторая республика в освещении советских дипломатических документов». Докладчик, основываясь на собственном опыте, ярко описал трудности, с которыми встречается современный историк, работая в российских архивах. М. Волос подчеркнул, что, несмотря на наличие хороших нормативных актов, в реальной практике доступность архивного материала и возможности его копирования и обработки в значительной степени определяются человеческим фактором, то есть решением конкретного сотрудника.

Зарина Гатина

Выступившая вслед за М. Волосом Елена Вишленкова (ИГИТИ) в своем докладе «Архивная политика российского Министерства народного просвещения в XIX веке» решительно раздвинула хронологические рамки дискуссии об архивной политике, обратившись к истории университетских архивов. В основу ее сообщения была положена мысль, высказанная в других формах И. Гралей и А. Кореневским: осмысленное построение отношений историка с той или иной формой исторической политики (в данном случае — с наличной формой организации и функционирования университетского архива) невозможно вне реконструкции ее генезиса. Е. Вишленкова продемонстрировала, что многие особенности современных архивных фондов, кажущиеся на первый взгляд абсурдными, проистекают из определенной логики функционирования и трансформации государственных институтов, и на этой основе вполне возможно их рациональное объяснение. Вместе с тем, повествуя о неожиданных поворотах в истории университетского делопроизводства, Е. Вишленкова подчеркнула, что каждый член академического или университетского сообщества является не только исследователем, но и создателем архивов и в этом отношении несет ответственность за то, какой облик примет историческая память ученой корпорации в недалеком будущем.

В заключительной дискуссии по докладам секции с участием Иеронима Грали, Зарины Гатиной, Марты Яворской, Марчина Романовича и Александра Гурьянова вновь стали преобладать технико-юридические вопросы, прежде всего правовой статус общегосударственных и ведомственных архивов и различие между законом и правоприменением в практике работы современных российских архивов.

Завершением дебатов стал круглый стол «Какие вопросы исторической политики волнуют сегодняшнюю молодежь в Восточной Европе?», модераторами которого стали Роберт Сухарский и Кирилл Левинсон, а в качестве дискутантов выступили преимущественно студенты — Олег Морозов, Владислав Черемисинов и Антон Веревкин от НИУ ВШЭ, а также Матеуш Коморовский и Мачей Пич от Варшавского университета (исключение составил только профессор Иероним Граля, также взявший на себя роль дискутанта). Диапазон обсуждаемых тем был достаточно широк: историческая политика церкви и роль церкви в исторической политике обеих стран, причины исторического индифферентизма в среде российской и польской молодежи, различие между поколениями в их отношении к историческому прошлому, степень зависимости российских и польских студентов от груза стереотипов и т.п. Разговор протекал очень живо, интенсивный обмен репликами пришлось прервать исключительно в силу необходимости соблюсти оговоренный регламент.

Подводя итоги дебатов в целом, Ирина Савельева и Ежи Аксер единодушно отметили не только высокий теоретический уровень прошедших дискуссий, но и атмосферу взаимного доверия и открытости, царившую в зале «Мемориала» в течение всех трех дней. Они подчеркнули, что ряд тем, затронутых в ходе обсуждения (в частности, проблематика архивной политики и исторической идентичности академической и университетской корпораций), открывают широкие перспективы дальнейшего плодотворного сотрудничества.

Петр Резвых,
старший научный сотрудник ИГИТИ,
доцент факультета философии НИУ ВШЭ

 Cм. также видеорепортаж, программу, информацию о заметке в журнале «Родина», а также фоторепортажи с первого и второго дня дебатов.