Елена Вишленкова – о том, что такое хорошо и что такое плохо

Елена Вишленкова рассуждает о пороках и добродетелях университетских людей – об искушении властью, зависти, верности договоренностям и фарисействе.

Что такое хорошо и что такое плохо
Вопрос о пороках и добродетелях академических людей напоминает известное стихотворение Владимира Маяковского про мальчика и книжку. Тем не менее проблемы академической этики ныне находятся в эпицентре международных обсуждений. На ежегодном семинаре в Страсбурге собираются представители университетских сообществ и исследователи высшего образования, чтобы сверить этические нормы, механизмы регулирования, обменяться опытом и предупредить о неудачах на этом пути. Публикуются результаты международных проектов по университетской добросовестности и добропорядочности.

Есть ли на самом деле университетские пороки и добродетели? Полагаю, что университетскими их делают не люди, а условия. В университете работает и учится слишком много разных личностей. Их практически невозможно типизировать. Фильтры конкурсов и приемов не в состоянии отобрать культурно и психологически однородных людей. Им всем университетское пространство предоставляет возможности для реализации амбиций. В итоге здесь студент-аспирант-преподаватель проходит через череду искушений.

И мало где в других местах и корпоративных культурах столько искушений для развития гордыни. Причем на всех уровнях и во всех возрастных группах. В университете она иначе называется – карьерным ростом, саморазвитием, экспертностью, компетентностью и прочими легализующими терминами. И до какого-то предела, стремление доказать, сделать лучше, получить признание и правда является симулирующим. Оно своего рода мотор, особенно в трудных условиях начала академического пути. Но в своих крайних формах именно в университете гордыня превращается в чванливость, непримиримость, агрессию, невосприимчивость к критике, ведет к требованию признания собственной исключительности.

Такая слабость, как зависть, в условиях не столь конкурентной среды могла бы тихо тлеть, но в университете она оправдывается рейтингами и легализуется необходимостью борьбы за истину и за право на ее монопольное представительство. 

Университет дает всем преподавателям власть над людьми. Даже начинающий ассистент, подчиненный практически всем коллегам по цеху, имеет слабо ограниченную власть над студентами. И это сильное искушение, способное развить мании и дать простор для реализации комплексов.

В этом отношении университет – своего рода увеличительное стекло для тех свойств, которые есть в человеке, но их рост не заметен для него самого. Научный проект Центра университетских исследований «Возраста учености» показал, что университет это царство кривых зеркал, и велико искушение выбрать для себя то, в котором ты краше. 

Какие же специфические университетские добродетели и пороки в этой ситуации могут быть? Могу сделать по одному предложению в той и другой категории.

Добродетель всегда идеальна
Чтобы университету быть сообществом, а не суммой конкурентно настроенных, завистливых, гордых и властных людей, обладающих научными знаниями, в нем нужно, как минимум, сохранять верность корпоративным договоренностям (ограничителям) и быть благодарным не только по отношению к вышестоящим. В идеале договоренности должны меняться медленно, а вступающие в университет неофиты должны получать свод конвенций в наследство и становиться, таким образом, единоверцами с их учителями и коллегами.

Соответственно, если совет профессоров решил, что не торгуют учеными степенями (поскольку долгое время продавали степени и диссертации и считали это нормальным), значит, в данном академическом сообществе уже недопустимы те, кто этим занимается. Если университетские советы приняли решение, что интеллектуальное воровство табуировано (ведь веками считалось, что знание универсально и конечно, а значит – не является ничьей собственностью), то должны разоблачаться случаи присвоения чужого труда и идей.

Кажется, что всё это очевидно, но история показывает, что труднее всего университетам давалась формализация, удержание общих правил, отказ от исключений. Наверное, поэтому в российских университетах так и не удалось за всю их историю установить возрастные ограничения для занятия преподаванием (каждый профессор требовал исключения), добиться единых стандартов качества образования (каждый университет и факультет устанавливал свою планку), заключить договоренности о критериях научного оценивания (от того и различаются диссертации, защищенные в разных университетах).

Собственно, способность выполнять заключенные конвенции, а не пересматривать их слишком часто или в одностороннем порядке – могло бы сделать академиков профессией. Но достичь этого не удается, в том числе, и потому, что хочется менять договоренности и потому что многие умеютэто делать и имеют возможность это сделать в силу властных ресурсов (участия в советах и комиссиях). Во всяком случае, университетские преподаватели не стали профессией со своей этикой, ценами на услуги, собственными коллективными интересами, защищенными профессиональными организациями, и достоинством «свободного ученого сословия». 

В университетских архивах значительная часть протоколов заседаний различных советов посвящены спорам, обвинениям, разоблачениям попыток нарушить, отступить или радикально изменить ранее заключенные соглашения о правилах академической жизни. В этой ситуации главная задача университетской администрации заключалась в том, чтобы удерживать (и самой не разрушать) достигнутые невероятным трудом конвенции. Современные университеты для этого не ограничиваются авторитетом ректора или попечителей, а создают комитеты и комиссии по этике.

Порок всегда реален
С нежеланием руководствоваться корпоративными формализованными нормами связан очевидный университетский порок – фарисейство. Раньше его называли «лицемерие», сейчас он укутан в одежды «университетской доксы», «профессорской риторики», «академического дискурса». 

В университете люди пишут и говорят особым (академическим) языком. В его словаре много просветительских и гуманистических понятий. Но языком ангелов любят говорить дьяволы. Владение словом и пером было и является поныне эффективным оружием борьбы за всегда недостаточные ресурсы и репутации. Искусством речи и письма конвенциональные понятия изменяют свое значение, договоры интерпретируются по-новому. Когда не хочется признаваться в промахах, есть искушение изменить картину мира окружающих – обосновать свою правоту.

Свидетельства этих ценностных мутаций хранятся в архивах, зафиксированы в письмах и мемуарах. Они сохраняются даже в тех случаях, когда человек при жизни тщательно формировал память о себе. Очевидно, никто не в состоянии контролировать все потоки информации и памяти других людей. В этой ситуации для историков университетов она из самых трудных задач – прорваться через фигуры речи и «эзопов язык» университетского говорения о себе. Авторы университетских текстов все как один представляют себя защитниками академических ценностей и альтруистами, борцами за качество обучения и исследования, но проявляют агрессию при распределении ресурсов, стремятся к нарушению договоренностей, замечены в борьбе (часто скрытой) против коллег, в интересе к сегодняшним благам в ущерб декларируемым вечным ценностям.

Поскольку историк не вовлечен в ту конкурентную борьбу, которую изучает, поскольку освобожден от флера влияния, которое высказывающийся имел на своих слушателей, у него есть возможность увидеть в текстах игру идентичностей, борьбу за ресурсы, защиту статусов. Как правило, письменный текст дает свидетельств больше, чем хотел сказать говорящий. К тому же, всегда есть возможность сопоставить утверждения и принятые решения. Такие проблемы перед историками стояли не всегда. В XIX и XX веках исследователи пересказывали архивные документы и тем самым воспроизводили, а не объясняли отношения в изучаемых университетах. Изучение способов сокрытия истинных интересов, дискурсивного характера текстов повлекло за собой череду реабилитаций и показ «дутых» репутаций в науке.